Вот какой была Агнес Флэк. И вот каким был Сидни Макмэрдо. И стало быть, вот какими были Фредерик Пилчер и Джон Гуч.
Джон Гуч ни в каком смысле не состоял в приятелях Сидни Макмэрдо, хотя, конечно, порой они обменивались парой-другой слов, а потому он был крайне удивлен, когда однажды вечером, работая над детективным рассказом — ибо его талант находил выражение главным образом в крови, выстрелах под покровом ночи и миллионерах, которых находили убитыми в запертых комнатах, проникнуть куда можно было лишь через окно в сорока футах над землей, — он вдруг увидел, как массивная фигура Макмэрдо переступила его порог и расположилась в кресле.
Кресло заскрипело. Гуч выпучил глаза. Макмэрдо застонал.
— Вам нездоровится? — осведомился Джон Гуч.
— Ха! — сказал Сидни Макмэрдо.
Он сидел, спрятав лицо в ладонях, но теперь поднял голову, и багряное мерцание его глаз ввергло Джона Гуча в панический ужас. Гость напомнил ему Гориллу в Человеческом Обличье из его романа «Тайна отсеченного уха».
— За ломаный пенс, — сказал Сидни Макмэрдо, демонстрируя корыстолюбивый дух, чуждый Горилле в Человеческом Обличье, которая не требовала платы наличными за свои преступления, — я бы разорвал вас в клочья.
— Меня? — с недоумением сказал Джон Гуч.
— Да, вас. И этого типчика Пилчера тоже. — Он встал, отошел к каминной полке, отломил угол и раскрошил его в пальцах. — Вы украли ее у меня.
— Украли? Кого?
— Мою Агнес.
Джон Гуч ошарашенно уставился на него. Украсть Агнес Флэк? Проще было бы уволочь Альберт-Холл. Он ничего не понимал.
— Она намерена выйти за вас замуж.
— Что-о?! — возопил Джон Гуч в полнейшем смятении.
— Либо за вас, либо за Пилчера. — Макмэрдо помолчал. — Может, порвать вас в мелкие клочья и втоптать в ковер? — задумчиво прошептал он.
— Нет, — категорически заявил Джон Гуч. В голове у него мутилось, но ответ на этот вопрос был кристально ясен.
— И чего вам понадобилось влезать? — простонал Сидни Макмэрдо, рассеянно взял кочергу и завязал ее двойным узлом. — У меня все шло лучше некуда, пока не появились вы, два прыща. Медленно, но верно я внушал ей любовь ко мне, а теперь этому не бывать. У меня к вам поручение. От нее. Сегодня я сделал ей предложение в одиннадцатый раз, и она, когда отсмеялась, сказала, что ни в коем случае не выйдет замуж за груду мышц. Она сказала, что ей требуются мозги. И велела мне передать вам и этому фурункулу Пилчеру, что внимательно наблюдала за вами и поняла, как горячо вы оба ее любите, хотя из застенчивости не решаетесь признаться ей. Однако она все понимает и выйдет за одного из вас.
Наступило длительное молчание.
— Пилчер — замечательный человек, — сказал Джон Гуч. — Она должна выйти за Пилчера.
— И выйдет, если он победит в матче.
— Каком матче?
— В гольф. Она прочитала рассказик в журнале про то, как двое парней разыграли в гольф, кому достанется героиня. А через пару дней она прочла еще три рассказика еще в трех журналах про то же самое, вот и решила счесть это предзнаменованием. Так что вы и подлюга Пилчер сыграете матч из восемнадцати лунок, и победитель получит Агнес.
— Победитель?
— Естественно.
— Я бы сказал… забыл, что я хотел сказать.
Макмэрдо прожег его взглядом.
— Гуч, — сказал он, — надеюсь, вы не принадлежите к беззаботным мотылькам, которые походя разбивают сердца девушек?
— Нет-нет, — сказал Гуч, впервые узнавший о том, чем занимаются мотыльки.
— Вы не один из тех, кто завоевывает любовь чудесной девушки и скачет дальше с небрежным смехом?
Джон Гуч сказал, что ни в коем случае. Ему в голову не пришло бы смеяться, и тем более небрежно, над какой-нибудь девушкой. К тому же он не умеет ездить верхом. Как-то он взял три урока в Гайд-парке, но так и не сумел удержаться в седле.
— Тем лучше для вас, — весомо сказал Сидни Макмэрдо. — Не то я бы знал, какие шаги предпринять. Даже и так… — Он умолк и посмотрел на кочергу взыскующим взглядом. — Нет-нет, — вздохнул он, — лучше не надо, лучше не надо. — Жестом покорности судьбе он бросил кочергу на пол. — В целом, пожалуй, лучше не надо. — Он встал, нахмурясь. — Что же, спокойной ночи, репей, — сказал он. — Матч состоится утром в пятницу. Да победит достойнейший… а вернее, чуть менее гнусный.
Он хлопнул дверью, и Джон Гуч остался один.
Но не надолго. Не прошло и получаса, как дверь вновь отворилась и впустила Фредерика Пилчера. Лицо художника было бледным, дыхание хриплым. Он сел и через какой-то срок сумел изобразить улыбку. Затем встал и потрепал Джона по плечу.
— Джон, — сказал Фредерик Пилчер, — как правило, я умею скрывать свои чувства. Маскирую свои привязанности. Но хочу сказать прямо, здесь и сейчас. Ты мне нравишься, Джон.
— Да? — сказал Джон Гуч.
— Так сильно нравишься, Джон, старина, что я умею читать твои мысли, как бы ты их ни прятал. Последнее время я внимательно следил за тобой, Джон, и я знаю твою тайну. Ты любишь Агнес Флэк.
— Не люблю!
— Любишь, любишь. Ах, Джон, Джон, — сказал Фредерик Пилчер с мягкой улыбкой, — зачем тщиться обмануть старого друга? Ты любишь ее, Джон. Любишь эту девушку. И я пришел к тебе с чудесным известием, Джон, залогом великой радости. У меня есть сведения, что она отнесется к твоему признанию благосклонно. Вперед, к победе, мой мальчик! Вперед к победе! Прими мой совет: мчись туда и сделай предложение, не промедлив ни минуты.
Джон Гуч покачал головой. Он тоже улыбнулся мягкой улыбкой.
— Фредерик, — сказал он, — как это похоже на тебя! Такое благородство. Вот как я называю это. Благородство. Поступок героя во втором акте. Но этого не должно быть, Фредерик. Не должно и не будет. Я тоже умею читать в сердце друга, и я знаю, что ты тоже любишь Агнес Флэк. И я уступаю. Ты мне крайне дорог, Фредерик, и я вручаю ее тебе. Бог да благословит тебя, старина. Собственно говоря, да благословит Бог вас обоих.
— Послушай, — сказал Фредерик Пилчер, — а к тебе не заходил Сидни Макмэрдо?
— Да, заглянул на минутку.
Наступила напряженная пауза.
— Я одного не понимаю, — сказал наконец Фредерик Пилчер с досадой. — Если ты не влюблен в эту адскую юбку, то почему ты являлся к ней буквально каждый вечер и сидел, пялясь на нее с явным обожанием?
— Это было не обожание.
— Было — не было, а выглядело именно обожанием.
— Все равно не было. И если на то пошло, ты-то почему являлся к ней буквально каждый вечер и пялился на нее почище меня?
— У меня была на это веская причина, — сказал Фредерик Пилчер. — Я задумал серию юмористических картинок в духе «Кота Феликса», и она должна была послужить мне моделью. Пялиться на юбку во имя Искусства, как я, совсем другое, чем пялиться на нее бессмысленно, как ты.
