При этих словах Семеро превратились в деревянные статуи, не утратив, однако, прежнего своего облика.
И чей-то голос сказал:
– Уленшпигель, сожги дерево!
И Уленшпигель обратился к блуждающим огням.
– Вы – пламя, – сказал он, – так делайте же свое дело!
И блуждающие огни обступили Семерых, и те загорелись и превратились в пепел.
И потекла река крови.
Из пепла возникло семь других образов. Один из них сказал:
– Прежде мне имя было – Гордыня, а теперь я зовусь – Благородная гордость.
Потом заговорили другие, и Уленшпигель и Неле узнали, что Скупость преобразилась в Бережливость, Гнев – в Живость, Чревоугодие – в Аппетит, Зависть – в Соревнование, Лень – в Мечту поэтов и мудрецов. А Похоть, только что сидевшая на козе, превратилась в красавицу, имя которой было Любовь.
И блуждающие огни стали водить вокруг них веселый хоровод.
И тогда Уленшпигель и Неле услышали многоголосый хор невидимых мужчин и женщин, и голоса то были насмешливые и звонкие, как колокольчики:
Когда в бескрайний мир придет
Власть обращенной Седмерицы,
Поднимет голову народ,
И в мире счастье воцарится.
И Уленшпигель сказал:
– Духи глумятся над нами.
А чья-то сильная рука схватила Неле и швырнула в пространство.
А духи пели:
В час, когда север
Поцелует запад,
Придет конец разрухе.
Пояс ищи.
– Горе мне с вами! – сказал Уленшпигель. – Север, запад, пояс... Ничего у вас, духи, нельзя понять.
А духи снова запели насмешливыми голосами:
Север – Нидерланды,
Бельгия – запад,
Пояс – дружба,
Пояс – союз.
– А вы, духи, совсем не так глупы, – заметил Уленшпигель.
А духи снова запели насмешливыми голосами:
Свяжет этот пояс
Нидерланды с Бельгией,
Доброй дружбой будет,
Славным союзом.
Met raedt
En daedt;
Met doodt
En bloodt.
Союзом деянья
И слова,
Скрепленным смертью
И кровью.
Так бы и было,
Когда бы не Шельда,
[280]
Эх, бедняга, когда бы не Шельда.
– Ох, ох, ох! – вздохнул Уленшпигель. – Стало быть, такова наша горькая участь: слезы людей и насмешки судьбы.
Скрепленным смертью
И кровью,
Когда бы не Шельда, —
повторили насмешливо духи.
И тут чья-то сильная рука схватила Уленшпигеля и швырнула в пространство.
10
Когда Неле упала и протерла глаза, то она уже ничего не увидела, кроме солнца, встававшего в золотистом тумане, травы, тоже залитой золотом, и спящих чаек, оперение которых желтил солнечный луч. Но чайки скоро проснулись.
Устыдившись своей наготы, Неле быстро оделась и прикрыла Уленшпигеля. Она стала его трясти, но он лежал неподвижно, как мертвый. Ужас объял ее.
– Неужели я отравила моего любимого волшебным снадобьем? – воскликнула она. – Тогда мне лучше не жить на свете! Тиль! Тиль, проснись! Он холоден, как мрамор!
Уленшпигель не просыпался.
Он спал ночь, день и еще одну ночь. Неле, обезумев от горя, бодрствовала над любимым своим Уленшпигелем.
Утром Неле услышала звон колокольчика и увидела шедшего с лопатой крестьянина. За ним шли со свечами бургомистр, двое старшин, священник из села Ставениссе и псаломщик, державший над ним зонтик.
Направлялись они, по их словам, соборовать доблестного Якобсена, который страха ради примкнул было к гёзам, но, как скоро опасность миновала, вернулся умирать в лоно святой римско-католической церкви.
Они остановились возле плачущей Неле и распростертого на траве Уленшпигеля, которого Неле прикрыла его одеждой. Неле опустилась на колени.
– Что ты делаешь возле мертвого тела, девушка? – спросил бургомистр.
– Молюсь за моего милого – его убило молнией, – боясь поднять на бургомистра глаза, отвечала Неле. – Теперь я осталась одна в целом свете и тоже хочу умереть.
– Слава Богу! Гёз Уленшпигель умер! – задохнувшись от радости, воскликнул священник. – Рой скорее могилу, мужик, только, перед тем как опускать его, не забудь снять с него одежду.
– Нет, нет! – крикнула Неле и встала с колен. – Не снимайте с него одежду – ему будет холодно под землей!
– Рой могилу! – приказал священник крестьянину с лопатой.
– Ну что ж! – давая волю слезам, сказала Неле. – Червей здесь быть не может: почва песчаная, в ней много извести, и мой любимый останется невредим и прекрасен.
И тут она, как безумная, припала к Уленшпигелю и, рыдая, покрыла поцелуями и омочила слезами его тело.
Бургомистр, старшины и крестьянин преисполнились к ней сострадания, а священник с восторгом повторял:
– Слава Богу! Великий гёз умер!
Крестьянин вырыл могилу, положил туда Уленшпигеля и засыпал песком.
А священник стал читать над могилой заупокойную молитву. Все опустились на колени.
Неожиданно песок зашевелился, и из него, чихая и мотая головой, вылез Уленшпигель и схватил священника за горло.
– Инквизитор! – крикнул он. – Ты живьем закопал меня в землю, когда я спал. Где Неле? Ты и ее закопал? Кто ты такой?
– Боже праведный! Великий гёз воскрес! – возопил священник и пустился бежать, как заяц.
Неле приблизилась к Уленшпигелю.
– Поцелуй меня, моя ненаглядная! – сказал он.
Затем он посмотрел вокруг: крестьянин и псаломщик, побросав лопату, свечи и зонтик, улепетнули вслед за священником, а бургомистр и старшины, заткнув от страха уши, охали, лежа на траве.
Уленшпигель подошел и встряхнул их.
– Никому не удастся похоронить Уленшпигеля, дух нашей матери Фландрии, и Неле, сердце ее! – сказал он. – Фландрия тоже может уснуть, но умереть она никогда не умрет! Пойдем, Неле!
И он ушел с Неле, распевая десятую свою песенку, но когда он спел последнюю – этого не знает никто.
Примечания
Легенда об Уленшпигеле
(«L?gende d’Ulenspiegel»)
Первый русский перевод «Легенды об Уленшпигеле» принадлежит А.Г. Горнфельду, который опубликовал его под псевдонимом Ю.Б. Коршан в 1915 г. в журнале «Русские записки» (№ 1—6). В том же году вышел в свет перевод В.Н. Карякина (в приложении к журналу «Голос минувшего» и – в 1916 г. – отдельно, «Современные проблемы», М.).
