Дениза, не вставая с ковра, со злостью сжала зубы. Никто в этом отвратительном мире не говорит правду. Мама и доктор Герен, обращающиеся друг к другу при людях не иначе как «сударыня» и «сударь», — наедине говорят на «ты». Накануне Дениза была у бабушки Эрпен и довольно презрительно упомянула там о частых посещениях доктора, а старухе не удалось совладать со своей ненавистью к невестке и скрыть, что ей все известно.
— Я сама устроила Эжени к твоей матери, чтобы хоть немного знать, что у вас творится, но Эжени обернулась против меня, — сказала она.
Между тем бабушка Эрпен собиралась в тот же вечер приехать к ним обедать, она будет называть маму «дорогая крошка», она будет хвалить обед и скажет с покровительственной улыбкой: «Здравствуйте, Эжени». Все те, к которым ее учат относиться как к существам священным, поступают дурно. Единственное исключение отец, но он — человек слабый, всегда безмолвный и уставший.
Погрузившись в эти размышления, Дениза не заметила, как ушел доктор. Вдруг дверь ее комнаты отворилась. Перед ней стояла госпожа Эрпен. Для Денизы не было ничего неприятнее этих внезапных вторжений. Няня, а потом мадемуазель объяснили ей, что, прежде чем войти в комнату, надо непременно постучаться. А взрослые не придерживаются этого правила, которое они сами же установили.
— Что ты тут делаешь, Дениза? Ведь я тебе запретила ложиться на пол в только что выглаженном платье… У меня сейчас полчаса свободных, потом я уеду; хочешь немного поиграть со мной? Можем сыграть в четыре руки или поаккомпанируй мне… как хочешь.
Госпожа Эрпен, только что вышколенная доктором, поднялась к дочери с намерением завоевать ее.
— Н-нет, — проговорила Дениза недовольным тоном. — Я читаю интересную книгу. Неужели даже во время каникул…
— Хорошо, хорошо, — ответила госпожа Эрпен; она была удивлена и в душе глубоко разочарована. — Мне просто хотелось доставить тебе удовольствие. Но тебя трудно понять.
Она окинула внимательным взглядом комнату, поставила на место вазу, повторила «трудно понять» и затворила за собою дверь. Минуту спустя до Денизы донеслось ее пение; она внимательно слушала и втайне была обворожена. Дениза узнала «Путевой столб» Шуберта — романс, которому особенно любила аккомпанировать, потому что партия фортепьяно очень нравилась ей. Сила и полнота голоса матери покоряли ее. Она не испытывала такого чарующего впечатления, когда видела, как поет мать. Дениза была еще слишком молода, чтобы разобраться в этом впечатлении, а между тем оно было вполне правильно, ибо во время пения жеманные гримаски Жермены напоминали о том, что она как женщина во многом уступает певице. Госпожа Эрпен пела полчаса, потом рояль умолк. В растворенное окно издали доносился грохот ткацких станков. На улице прозвучал звонок велосипедиста. Раздался паровозный гудок. Дениза вышла в сад.
В течение всех каникул она была настроена по отношению к матери очень враждебно. Госпожа Эрпен снова повезла детей на нормандское побережье, но на этот раз в Рива-Белла, около Кана. Шарлотта и Сюзанна (особенно Сюзанна, ибо Шарлотта иногда завидовала Денизе) стали подражать старшей. Теперь и они проникли в домашние тайны, и в отсутствие мадемуазель, на пляже, три девочки без конца шептались о докторе, госпоже Эрпен и обеих бабушках. «Бабушка Эрпен очень сердится, зато другая на стороне Жермены». Между собой они называли мать по имени: Жермена. «Сегодня Жермена злющая-презлющая» или «Жермена словно сахар или мед: у нее в столе письмо, от которого несет аптекой».
— Не занимайтесь болтовней, играйте! Играйте! — говорила мадемуазель Пероля.
— А мы играем, мадемуазель, мы играем в разговор.
Мадемуазель Пероля в смущении отступала.
Вернувшись с моря, госпожа Эрпен сказала мужу, что так как Денизе теперь почти четырнадцать лет и ей нужно серьезно учиться, а в монастыре отказываются от нее, она хочет поместить ее в лицей Жанны д’Арк в Руане, с тем чтобы она жила у госпожи д’Оккенвиль.
— Отличная идея, — ответил отец, — но я хочу, чтобы по воскресеньям она приезжала в Пон-де-Лэр. С детьми надо поддерживать постоянное общение.
— Как ни старайся, никакого общения не получается, — сказала госпожа Эрпен. — Дети всегда несправедливы…
XIII
Мадемуазель Кристиана Обер, преподавательница лицея Жанны д’Арк, с любопытством оглядела свой новый класс. Еще совсем юная, она сама удивлялась, что стоит на кафедре. Дениза видела за ее спиной, на стене, портрет Декарта и черную доску, на которой были начерчены окружность и тангенс. Как только мадемуазель Обер заговорила, ее голос обворожил девушек. Она сказала, что хочет познакомиться с ними и поэтому в виде первого задания просит их рассказать о себе.
— Назовите работу «Воспоминание детства» и можете или рассказать мне о том или ином действительном событии, которое вам особенно дорого, или, наоборот, сочинить какую-нибудь историю — как хотите… Странички четыре… Главное, избегайте искусственности. Работу сдайте мне завтра утром.
Затем она сказала, что так как у девочек еще нет ни книг, ни приготовленных уроков, она посвятит занятие чтению отрывков из Паскаля.
[16]
— «Природа человеческая, — читала мадемуазель Обер, — вся — познание, вся — любовь; невзгоды наши и горести происходят от того, что среда, в которой мы живем, не может утолить нашей жажды познания и нашей потребности любить».
«Как это верно! — думала Дениза, не отрывая горящего взгляда от мадемуазель Обер. — Как верно! Ничто не может утолить моей жажды. Все пошло, отвратительно, а между тем я сознаю, что я вся — любовь…»
— «Мне неизвестно ни кто ввел меня в мир, ни что такое мир, ни что такое я сам, — читала мадемуазель Обер. — Я в страшном неведении обо всем; я не знаю, что такое мое тело, мои чувства, моя душа и та часть меня, которая порождает эти мысли, которая размышляет обо всем сущем и о самой себе и не знает самое себя, как не знает и всего остального. Я вижу жуткие просторы вселенной, окружающие меня, и чувствую себя привязанным к крошечному клочку этого безмерного пространства, но я не постигаю ни почему я помещен именно в это, а не в другое место, ни почему то малое время, которое мне дано жить, совпало именно с этим, а не с другим моментом вечности, которая предшествовала мне и последует за мной. Со всех сторон я вижу одни лишь бесконечности, среди которых я — не более как атом и тень, существующая лишь мимолетное, неповторимое мгновение. Все, что я знаю, — это что скоро мне предстоит умереть, но особенно непостижима мне именно смерть, которой мне не избежать…»
Никогда еще не слышала Дениза таких возвышенных и горестных слов. Она была потрясена. Мадемуазель Обер начала объяснять прочитанное, она представила огромный шар, который бесконечно вращается во тьме и является всего только капелькой грязи. Она доказала, что современная наука сделала лишь еще более изумительными и более загадочными те две бесконечности, которые страшили Паскаля. Кристиана Обер жила одна, неподалеку от лицея, в квартирке, единственным украшением которой, помимо книг, были маски Паскаля и Бетховена. Слушая мадемуазель Обер, Дениза посматривала на свою соседку, рыжеволосую бледную девушку, и спрашивала себя: зачем Бог поместил это красивое создание на шар, вращающийся во тьме? Потом, любуясь лицом мадемуазель Обер, вслушиваясь в ее безупречные фразы, в которых слова размещались столь непринужденно, она почувствовала горячее желание заслужить ее любовь.
