— Да как же ей не быть музыкальной, когда у нее такая мать? — отвечали знакомые.
Голос, раздававшийся среди безмолвия, заполнял собою весь мир. Из сада веяло жимолостью. Маленькие спали. Притаившись в кроватке, Дениза думала о том, как хорошо бы находиться сейчас наедине с мамой и любоваться ею. Мелодия разливалась широкой звучной волной. Дениза не понимала всех слов, но уловила:
Как грот базальтовый толпился лес великий
Столпов…
[7]
«Лес столпов» напомнил ей об уроках гимнастики, которой она занималась вместе с детьми Кенэ в их обширном парке, где трапеции и кольца были подвешены между стволами деревьев. Она подумала о покачивании трапеции, о скрипящих кольцах, об Антуане Кенэ, которого она считает своим женихом. Потом она опять прислушалась. Пение было столь прекрасно, что ее охватила тревога. Для кого это так поет мама? Кто ей аккомпанирует?
В катящихся валах всех слав вечерних лики…
Из соседней комнаты, дверь которой была отворена, доносилось ровное дыхание, — там спала няня. Дениза прислушалась к этому звуку, потом решительным движением откинула одеяло, спустилась с кроватки и на цыпочках подошла к окну. Ящики с геранью издавали запах земли и прелых листьев. Небо казалось сказочным черным шатром, усеянным звездами. Вдали кроткие волны мягко разбивались о песок, шурша, как папиросная бумага. Дениза склонилась над геранью и увидела разноцветные стекла веранды. Мать стояла у рояля, в светлом платье, с открытыми плечами. Какой-то господин сидел за роялем и играл, но Денизе он был виден только со спины. Его широкий затылок венчали рыжие волосы, окаймлявшие лысую, розовую, лоснящуюся голову. Госпожа Эрпен держала руку на плече этого господина, а сам он склонился к роялю.
И разгадать не мог той тайны, коей жало
Сжигало мысль мою и плоть уничтожало.
Звучный голос возносился, казалось, до самых звезд. Потом он замер. Незнакомец снял с плеча руку госпожи Эрпен и, повернувшись, приник к ней губами. Денизе стало страшно; она быстро соскользнула с подоконника и на цыпочках вернулась в кровать.
Что это за человек, о приходе которого никто не предупредил? Не его ли ждали цыпленок, пирог с клубникой и лиловые цветы на столе? Почему Викторина и няня посмеивались, говоря о «двойном меню»? В лунном свете она увидела чей-то силуэт, колеблющийся у окна. Она так испугалась, что позвала вполголоса: «Мама!» — но она тут же поняла, что это тень от ее красной фуфайки, которую няня повесила сушить. Под окном снова раздались звуки рояля. Денизу поразила спокойная уверенность пианиста. Он играл незнакомую ей мелодию. Из кроватки она уже не могла расслышать слов. Она вздохнула, перевернулась, обхватила ручонками подушку и уснула.
Утром она вспомнила все, что видела ночью, но ничего не рассказала няне и у матери не стала спрашивать. Сидя в своей песчаной крепости на пляже, она думала о затылке с рыжими, кудрявыми волосами и о странных словах, которые слышала ночью. Она напевала себе вполголоса:
Как грот базальтовый толпился лес великий
Столпов…
Возвратясь с пляжа, она внимательно присматривалась к матери, проверяя, не изменилась ли она, не взволнована ли. Но мамин капот распускался розовым веером, как и накануне. Весь день Дениза не слушалась и вела себя так несносно, что госпожа Эрпен пришла в детскую, сама открыла ящик со священными сокровищами и отняла у нее самый ее любимый газовый лоскут, с помощью которого Дениза преображалась в Золушку, готовую отправиться на бал. Дениза долго рыдала. Какие все люди злые, ужасные, отвратительные! Целые два часа она заливалась слезами и стонала: наконец няня умыла ее и отдала ей лоскут. Вечером она была паинькой и много смеялась.
IV
Господин Эрпен приезжал в Безеваль по субботам и воскресенье проводил в кругу семьи. Он занимался в Пон-де-Лэре торговлей шерстью и не решался уезжать оттуда в будни, — до такой степени была сурова и непреклонна дисциплина, которую внушали деловым кругам некоторые местные старожилы. У него было грустное лицо, обрамленное черной квадратной бородой. Голову он несколько склонял вправо. Госпожа Эрпен с девочками обычно встречала его на вокзале. Длинный поезд представлялся Денизе каким-то неведомым царством, а появление папиного черного пиджака, квадратной бороды и пенсне всегда вызывало у Денизы чувство изумления и казалось ей как бы чудом. Она любила отца и всегда надеялась, что с его приездом что-то в ее жизни изменится к лучшему. Но надежды эти никогда не оправдывались.
Госпожа Эрпен встречала мужа ласково. Он спрашивал:
— Ты с кем-нибудь виделась? Ты развлекаешься?
Она отвечала:
— Что ты! Мне никого не нужно Я здесь ради детей; морской воздух действует на них прекрасно, а все остальное мне безразлично… Ах, забыла сказать! На молу я встретила госпожу Кенэ; но ты ведь ее знаешь — кивнет и проходит мимо.
Потом начинались расспросы о делах. Тут трудно бывало понять, о чем они говорят.
— Сейчас, как всегда в августе, довольно вяло, но Лондон устойчив… это подбадривает покупателей… Паскаль-Буше взял у меня пятьсот кип австралийской, теперь веду переговоры с эльбёфскими Шмитами относительно крупной партии Монтевидео.
Дениза на ходу ловила слово «кипа» и удивлялась, как это господин Паскаль-Буше может играть пятьюстами кипами? Ведь это тот самый господин с красивой белокурой бородой, на которого няня всегда с восторгом указывает ей, когда он проезжает в экипаже и сам правит парой лошадей. Иногда господин Эрпен обращался к девочкам, чтобы вызвать их на разговор, но он был очень робок, и потому они робели передним. Особенно любил он обменяться с няней двумя-тремя фразами по-английски. Он несколько раз в год ездил в Лондон по торговым делам, — этим-то и объяснялось появление в их доме англичанки, которая в душе презирала его. В воскресенье, в хорошую погоду, он брал Денизу с собою ловить креветок и пескороев. В таких случаях он засучивал брюки до колен. Няня смотрела на его худые икры и говорила гувернантке Кенэ: «Бедный господин Эрпен совсем не похож на спортсмена». Дениза слышала эти слова, сжимала папину руку и увлекала его за собою. Когда она, в красной фуфайке, бежала рядом с ним, ей казалось, что она похожа на мальчика, и это радовало ее.
В ближайшее воскресенье, после того как Денизу ночью разбудило пение, они ловили креветок в узких теплых отмелях и так увлеклись, что отошли далеко от пляжа. Когда они остановились, оказалось, что они почти достигли порта Див, откуда тянуло запахом ила и рыбы. Господин Эрпен сказал:
— Пойдем пешком по молу, это легче, чем идти по песку.
Дениза пожаловалась:
— Я устала.
Он взял ее за локти и поднял. Ей приятно было чувствовать, что он сильный. «Бедный господин Эрпен такой хилый!» — говорила няня. Почему хилый? Денизе хотелось бы, чтобы няня видела, как легко он ее несет. Он усадил ее на каменную стену мола и с улыбкой глядел на нее, склонив голову набок.
