— Вы уверены, мадам? Разве это по закону? — спросил Гастон Ромильи.
— Ах, господин Ромильи, вы не знаете Адольфа… Он несколько часов кряду просидел со своим адвокатом, изыскивая наилучшую форму для завещания. Вы и представить себе не можете, как он внимателен ко мне, несмотря на свои медвежьи манеры. Правда, Адольф?
Она взяла старика под руку, и тот что-то нежно проворчал. Прогулка затянулась, потому что гостей заставили осмотреть и образцовую молочную ферму, и птичий двор, где кудахтали сотни белоснежных кур какой-то особенно редкой породы. Когда супруги Ромильи наконец очутились одни в своей машине, Валентина спросила:
— Как тебе понравилась эта пара, Гастон?
— Бернен мне понравился, — ответил муж. — Он грубоват, самодоволен, но, думаю, в глубине души он добрый малый… А она какая-то чудачка…
— Чудачка? — переспросила Валентина. — По-моему, она просто дрянь… На каждом слове — завещание да завещание… «Когда я овдовею… надеюсь, конечно, не скоро…» Обсуждать в присутствии этого бедняги всё, что случится после его смерти! Я просто места себе не находила, не знала, что сказать…
Они долго молчали, а машина мчалась через окутанные мглой луга и заросшие тополями долины. Га-стон, сидевший за рулём, не спускал глаз с дороги, на которую то и дело выбегали дети, возвращавшиеся из школы. Наконец он сказал:
— А знаешь… Вообще-то говоря, он поступил разумно, приняв меры предосторожности. После его смерти жена будет застрахована от всех превратностей… Я его слушал, а сам думал о нас… Напрасно я не составил завещания. Надо будет этим заняться.
— Господь с тобой, милый… Не пугай меня… Во-первых, я умру раньше…
— Почему? Кто может знать наперёд… Ты моложе меня. Ты здорова. А я…
— Молчи… Ты просто мнителен, ты совершенно здоров… К тому же, если ты умрёшь, я тебя не переживу… Разве я смогу жить без тебя… Я покончу с собой…
— Как тебе не стыдно, Валентина! Что за вздор? Ты прекрасно знаешь, никто ещё не умирал от вдовства, как бы оно ни было горько… И потом, кроме меня, у тебя есть Колетт, её муж… внуки.
— У Колетт своя жизнь… Мы ей больше не нужны.
— Что правда, то правда… Тем более я должен принять меры, чтобы тебя обеспечить…
Они снова замолчали, потому что машина въехала в полосу более густого тумана, но вот Валентина заговорила еле слышно:
— Конечно, если моя злая судьба захочет, чтобы я пережила тебя на несколько месяцев, я буду спокойней, если у меня:.. О, нет, только не завещание… Мне бы чудилось в нём дурное предзнаменование… Ни в коем случае… Просто бумага, где было бы оговорено, что Прейссак со всеми его угодьями остаётся в моём полном пожизненном владении. Наш зять очень мил, но он из рода Савиньяков… Он пошёл в отца… Любит землю… Он, пожалуй, способен округлить свои земли за счёт моих, а меня отправит доживать век в каком-нибудь жалком домишке подальше от этих мест… Мне было бы очень больно…
— Это надо предотвратить… — сказал Гастон, слегка помрачнев… — Я готов подписать любую бумагу и, если хочешь, даже завещать тебе Прейссак… Но только законно ли это? Не превышает ли стоимость Прейссака размера твоей доли наследства?
— Немного превышает, но всё легко уладить, — сказала Валентина. — Если только ты пожелаешь.
— Как? — спросил он. — Разве ты уже советовалась с нотариусом?
— О нет, что ты! Как-то случайно, — ответила Валентина.
Собор
В 18… году у витрины торговца картинами на улице Сент-Онорэ остановился студент. В витрине была выставлена картина Манэ «Шартрский собор». В те времена работами Манэ восхищались лишь немногие любители живописи, но у студента был хороший вкус: прекрасная картина привела его в восторг. Он чуть не каждый день приходил к этой лавке — взглянуть на картину. Наконец он решился войти в магазин — узнать цену.
— Что ж, — ответил продавец, — картина уже давно висит здесь. За две тысячи франков я, пожалуй, уступлю её вам.
Студент не располагал такой суммой, но его семья, жившая в провинции, была не лишена достатка. Когда он уезжал в Париж, дядя сказал ему: «Я знаю, какую жизнь ведут молодые люди в столице. Если тебе дозарезу понадобятся деньги, напиши мне». Студент просил торговца не продавать картину в течение недели и написал дяде.
У нашего героя была в Париже любовница. Будучи замужем за человеком намного старше её, она томилась скукой. Была она немного вульгарна, довольно глупа, но очень хороша собой. В тот самый вечер, когда студент справлялся о цене «Собора», любовница сказала ему:
— Завтра я жду к себе в гости подругу по пансиону. Она приедет из Тулона, чтобы повидаться со мной. Мужу нас развлекать некогда — вся надежда на вас.
Подруга приехала на следующий день и привезла с собой свою приятельницу. Несколько дней подряд студенту пришлось возить трёх дам по Парижу. Он платил за всё — за обеды, фиакр, театр — и довольно быстро истратил деньги, на которые должен был жить целый месяц. Он занял у приятеля и уже начал тревожиться, как быть дальше, когда пришло письмо от дядюшки. В нём было две тысячи франков. Студент вздохнул с облегчением. Он уплатил долги и сделал подарок любовнице. А «Собор» купил коллекционер, который спустя много лет передал свои картины в Лувр.
Сейчас тот студент — старый знаменитый писатель. Но сердце его осталось молодым. Он по-прежнему в восхищении застывает на месте при виде прекрасного пейзажа или красивой женщины. Часто, выйдя из дому, он встречает на улице пожилую даму, живущую по соседству. Эта дама — его бывшая любовница. Лицо её заплыло жиром, под глазами, когда-то столь прекрасными, набухли мешки, над верхней губой торчат седые волоски. Она с трудом передвигается — видно, дряблые ноги плохо слушаются её. Писатель раскланивается с ней и, не задерживаясь, спешит дальше, ему хорошо известен её злобный нрав и неприятно вспоминать, что когда-то он любил её.
Иногда он заходит в Лувр и поднимается в зал, где висит «Собор». Он долго смотрит на картину и вздыхает.
Муравьи
Между двумя стеклянными пластинками, скреплёнными приклеенной по краям бумагой, суетилось и хлопотало целое племя крошечных коричневых уродцев. Продавец насыпал муравьям немного песку, и они прорыли в нём ходы, которые все сходились в одной точке. Там — в самой середине — почти неподвижно восседала крупная муравьиха. Это была Королева — муравьи почтительно кормили её.
— С ними нет никаких хлопот, — сказал продавец. — Достаточно раз в месяц положить каплю мёду вон в то отверстие… Одну-единственную каплю… А уж муравьи сами унесут мёд и разделят между собой…
— Всего одну каплю в месяц? — удивилась молодая женщина. — Неужто хватит одной капли, чтобы прокормить весь этот народец?
На молодой женщине была большая шляпа из белой соломки и муслиновое платье в цветах, без рукавов. Продавец грустно посмотрел на неё.
