— Жаль, что он этого не сделал…
— Сделал, мадемуазель! Я принёс вам целую пачку писем, которые так и не были отправлены. Мы нашли их после его смерти.
Достав из кармана пакет, полковник вручил его Женни. Однажды она показала мне эти письма — почерк тонкий, стремительный, неразборчивый. Почерк математика, зато стиль поэта.
— Сохраните эти письма, мадемуазель. Они принадлежат вам. И простите меня за необычный визит… Мне казалось, что я обязан сделать это в память о сыне… В чувстве, которое вы ему внушали, не было ничего непочтительного, легкомысленного… Он считал вас олицетворением красоты и совершенства… Уверяю вас, Андре был достоин своей великой любви.
— Но отчего же он не пытался увидеть меня? Отчего я сама не постаралась встретиться с ним?.. Ах, как я ненавижу себя за это, как ненавижу…
— Не корите себя, мадемуазель… Вы же не могли знать… Тотчас после окончания Политехнической школы Андре попросил направить его на Мадагаскар… Не скрою, причиной этого решения были вы… Да, он говорил сестре: «Одно из двух: или разлука излечит меня от этой безнадёжной страсти, или же я совершу какой-нибудь подвиг и тогда…»
— Разве скромность, постоянство и благородство не лучше всякого подвига? — со вздохом произнесла Женни.
Заметив, что полковник собирается уходить, она порывисто схватила его за руки.
— Кажется, я не совершила ничего дурного, — сказала она, — и всё же… И всё же сдаётся мне, что и у меня есть долг по отношению к покойному, не успевшему вкусить радости жизни… Послушайте, полковник, скажите мне, где похоронен ваш сын… Клянусь вам: пока я жива, я каждую среду буду приносить букетик фиалок на его могилу.
— Вот почему, — закончил свой рассказ Леон Лоран, — вот почему наша Женни, которую многие считают женщиной скептической, сухой, даже циничной, неизменно каждую среду покидает друзей, работу и порой любимого человека и идёт одна на кладбище Монпарнас, к могиле незнакомого ей лейтенанта… Ну вот, теперь вы и сами видите, что я был прав, — история эта слишком сентиментальна для нынешних времён.
Наступило молчание. Затем Бертран Шмит сказал:
— На свете всегда будет существовать романтика для того, кто её достоин.
Новеллы Андре Моруа (И. Шкунаева)
С творчеством французского буржуазного писателя-академика Андре Моруа советские читатели знакомы издавна. Андре Моруа — крупный мастер, лучшие его романы-биографии — о Шелли, Байроне, «трёх Дюма», Дизраэли, Александре Флеминге — переведены на русский язык.
Публикуемый сборник посвящён другой неизвестной ранее нашему читателю стороне творчества Моруа, представляющей несомненный интерес. Моруа-рассказчик принадлежит к тем немногочисленным представителям современной буржуазной французской новеллистики, у кого сохранилась внутренняя связь с традициями классической литературы. Психологическую новеллу, рассказ-фельетон, шутку, жанровую сценку, набросок — эти и другие разновидности «короткого жанра» Моруа разрабатывает, опираясь на опыт замечательных художников прошлого — Мюссе, Мериме, Мопассана и др. Сам он, говоря о новелле как об одной из важнейших сторон своего творчества, не раз ссылается на тех писателей, чьи уроки не прошли для него даром. Он восхищается Чеховым и традицией русского рассказа, ощущает глубокую близость свою к Мериме, интересуется Киплингом; среди современников особенно ценит Хемингуэя.
Андре Моруа, как теоретик и художник, замкнут в кругу идеалистических социально-философских концепций, выхода из которых он и не ищет. Но ему чуждо искусство, сознательно отказывающееся от реальности. Более того, Моруа, хотя он не заявляет этого ни в своих теоретических и исторических работах, ни в художественных произведениях, своеобразно унаследовал от любимых им писателей прошлого критическое отношение к буржуазному строю, к буржуазной морали. Моруа яснее всего видит пороки буржуазного общества, когда они отражаются на состоянии художественной культуры и на судьбе художников.
В публикуемый сборник вошло несколько наиболее точных по художественному видению жизни или характерных с жанровой стороны рассказов и набросков Моруа. Здесь представлены и психологическая новелла в стиле Мюссе («Биография»), и небольшой «роман в письмах» («Ариадна, сестра…»), и рассказ-фельетон («Рождение знаменитости»), и непритязательные наброски в духе чеховских зарисовок для «Осколков» («Собор», «Муравьи»).
При большом формальном разнообразии этих произведений сквозь весь сборник проходит несколько важнейших тем, имеющих, по-видимому, для Моруа первостепенное значение.
Едва ли не главное место здесь принадлежит темам, прямо или косвенно связанным с эстетикой Моруа, с его размышлениями о психологии творчества и особенностях художественного восприятия жизни. Решая эти темы, Моруа отчасти исходит из собственного опыта биографа и из своей теории биографии как литературно-художественного жанра.
Размышления этого рода определяют содержание интересной и многоплановой новеллы «Биография».
Внутренняя жизнь этой новеллы и её суть — в иронической игре, в парадоксе: ходячее представление или предрассудок («маска») и действительная правда жизни с капризной внешней непоследовательностью меняются здесь местами.
Героиня этой новеллы, леди Спенсер-Свифт, лишена обязательного комплекса черт, составляющих традиционный образ старой английской аристократки (чопорность, ханжеское морализирование, нетерпимость и т. д.). Всем своим поведением она воплощает… ходячее представление о светской француженке (страсть к любовным историям, относительность моральных норм, терпимость и т. д.). В свою очередь молодой писатель-француз нарушает ходячее представление о «легкомысленном молодом французе» и выступает в роли «высоконравственного» англичанина; он защищает целомудрие, англичанка — прелюбодеяние.
Таково в этой новелле первое, поверхностное противоречие между «маской» и реальностью. Второе, более глубокое противоречие состоит в ироническом столкновении «масок» Байрона и его возлюбленной Пандоры с той действительностью, которую обнаруживает рассказчик, роясь в дневниках и письмах. «Маска» Байрона: поэт, любимый женщинами пылко и самозабвенно; любовник, не знающий сопротивления и не щадящий, ради своей прихоти, никого. «Маска» Пандоры: молодая женщина, натура впечатлительная и страстная, рядом с грубым «чурбаном-мужем» в забытой богом провинциальной глуши. Из такого весьма распространённого, почти общепринятого представления о Байроне и Пандоре родилась когда-то легенда об их любовной близости. Однако это и в самом деле — всего лишь легенда…
Почему же старая леди Спенсер-Свифт так энергично, так решительно противится раскрытию правды? Новелла Моруа предлагает нам следующее объяснение. С одной стороны, старая женщина переживает эту любовную историю, как переживала бы собственное увлекательное любовное приключение. Ещё важнее для неё тщеславие: близость её прабабки с великим поэтом Англии прибавляет блеска и славы её роду — ей льстит это семенное предание. Некоторую, хотя и меньшую, роль играет денежный расчёт: замок посещают туристы, привлечённые поэтической легендой о возлюбленной Байрона, и частичное превращение дома в музей освобождает леди Спенсер-Свифт от уплаты высоких налогов.
