Он пошатнулся и опустился на кровать; он лежал с закрытыми глазами, из разверстого горла струилась кровь. Рубашка, простыни были залиты кровью, она капала на пол. Вся кровь, что была в его теле, изливалась через глубокую зияющую рану. Схватив полотенце, Регина смочила его в воде и прижала к ране. Ее тело сотрясала дрожь. Она в ужасе всматривалась в лицо, где не было больше ни морщин, ни сияния юности, оно принадлежало трупу: на губах выступила пена, и казалось, что он больше не дышит.
Она позвала:
— Фоска! Фоска!
Он приоткрыл глаза и выдохнул:
— Не бойтесь.
Он нежно отстранил ее руку, снял окровавленное полотенце. Кровь остановилась, края раны сдвинулись. Над воротничком рубашки, окрасившейся в темно-красный цвет, остался лишь длинный розовый зарубцевавшийся шрам.
— Это невозможно, — выдохнула она.
Закрыв лицо руками, она расплакалась.
— Регина! — выдохнул он. — Регина! Вы верите мне?
Она долго лежала неподвижно, прижавшись к этому близкому и таинственному телу, оно жило там, где времени не существовало. Потом она подняла глаза, во взгляде ее слились ужас и надежда.
— Спасите меня, — произнесла она. — Спасите от смерти.
— Ах! — вырвалось у него. — Это вы должны спасти меня!
Фоска обхватил руками лицо Регины; он вглядывался в ее черты столь ненасытно, будто хотел забрать ее душу.
— Спасите меня от ночи и безразличия, — умоляюще произнес он. — Сделайте так, чтобы я любил вас и вы — как те, другие женщины — существовали. Тогда мир обретет форму. Будут слезы, улыбки, ожидание, страх. Я стану живым человеком.
— Вы и есть живой человек, — сказала она, целуя его.
Рука Фоски лежала на лакированном столике. Разглядывая ее, Регина думала: сколько же лет той руке, что ласкала меня? Может, в этот самый миг плоть вдруг начнет внезапно разлагаться под воздействием тления, обнажая белые кости?.. Она подняла голову. Может, прав был Роже? Неужто я схожу с ума? Полуденный свет заливал бар, где люди, у которых не было никакой тайны, удобно устроившись в кожаных креслах, пили аперитив. Это был Париж. Это был двадцатый век. Регина снова всмотрелась в руку. Сильные и тонкие пальцы с удлиненными ногтями. Ногти у него растут, волосы тоже… Взгляд Регины поднялся выше, к шее, гладкой шее, где не осталось никакого шрама. Этому должно быть объяснение, подумала она. Может, он действительно йог и ему ведомы какие-то секреты?.. Она поднесла к губам стакан перье. Казалось, в голове словно какой-то затор, губы сделались ватными. Необходимо принять холодный душ, отдохнуть. Тогда все прояснится.
— Я вернусь, — сказала она.
— А, конечно, — откликнулся Фоска и сердито добавил: — После дня — ночь, после ночи — день. Исключений не бывает.
Повисло молчание. Она взяла сумку, он не реагировал; она взяла перчатки, он по-прежнему хранил молчание. Она наконец спросила:
— Когда мы увидимся?
— А мы увидимся?..
Он глядел с отсутствующим видом на отливавшие серебром волосы молодой женщины. У нее вдруг мелькнула мысль: он в любую минуту может исчезнуть, ей показалось, что она падает с огромной высоты в пропасть сквозь толщу облаков; коснувшись дна бездны, она вновь станет былинкой, которая с приходом зимы окончательно иссохнет.
— Вы не покинете меня? — с тревогой в голосе спросила она.
— Я? Но ведь уходите вы…
— Я вернусь, — пообещала она, — не сердитесь. Нужно успокоить Роже и Анни, они, должно быть, тревожатся. — Она накрыла рукой ладонь Фоски. — Мне бы хотелось остаться.
— Оставайтесь.
Она бросила перчатки на столик и поставила сумку. Ей было необходимо чувствовать его взгляд. «Дерзните поверить мне… Дерзайте!» Верить? Он не выглядел ни шарлатаном, ни психически больным.
— Отчего вы так смотрите на меня? — спросил он. — Я что, навожу на вас страх?
— Нет.
— Разве я выгляжу иначе, чем другие?
Она поколебалась:
— Теперь нет.
— Регина! — В голосе Фоски звучала мольба. — Как вам кажется, вы могли бы полюбить меня?
— Дайте мне немного времени. — Она молча разглядывала его. — Я почти ничего о вас не знаю. Расскажите мне о себе.
— Это неинтересно.
— Интересно. Вы любили многих женщин? — вдруг спросила она.
— Всего несколько.
— Какими они были?
— Регина, оставим прошлое, — отрезал он. — Если я хочу стать человеком среди людей, мне надо забыть прошлое. Жизнь моя начинается здесь и сейчас, рядом с вами.
— Да, вы правы, — сказала она.
Молодая женщина с отливавшими серебром волосами проследовала к выходу из бара, за ней шел солидный господин; они направлялись обедать. Во внешнем мире повседневная жизнь покорно следовала естественным законам. Что я здесь делаю?.. — подумала Регина. Она не находила что сказать Фоске. Тот, подперев подбородок рукой, упорно о чем-то размышлял.
— Нужно, чтобы вы придумали для меня какую-нибудь работу, — сказал он.
— Какую-нибудь работу?
— Ну да. У всех нормальных мужчин есть какое-то занятие.
— А что вас интересует?
— Вы не понимаете, — сказал он, — нужно, чтобы вы сказали мне, что интересует вас и чем я могу вам помочь.
— Вы не в силах мне помочь, — сказала она, — вы ведь не можете сыграть вместо меня мои роли.
— В самом деле… — Он опять задумался. — Значит, мне нужно освоить какое-нибудь ремесло.
— Хорошая мысль, — сказала Регина. — А что вы умеете делать?
— Полезного? Немного, — с улыбкой произнес он.
— Есть у вас деньги?
— Почти совсем не осталось.
— И вы никогда не работали?
— Я помогал красить дома.
— От этого мало проку, — заметила Регина.
— О, да мне самому много и не нужно! — Он добавил с разочарованным видом: — Мне бы хотелось сделать что-нибудь для вас.
Она дотронулась до его руки:
— Оставайтесь рядом со мной, Фоска, смотрите мои спектакли, не упускайте ничего.
Он улыбнулся:
— Ну это легко. Память у меня хорошая. — Лицо его вдруг помрачнело. — Только слишком долгая.
Регина нервно стиснула его руку. Он говорил, она отвечала, как если бы все действительно было правдой: если это правда, значит, меня любит человек, наделенный бессмертием. Она окинула взглядом бар: обычный мир, обычные люди, никакой тайны. Но ведь она всегда знала, что она другая. Ей казались чужими все, кто ее окружал, казалось, что ей предназначена иная судьба, чем им. С детства лицо ее было отмечено особым знаком. Она посмотрела на Фоску. Это он, подумала она. Это моя судьба. Из глубины веков он явился ко мне и унесет меня в своей памяти в даль времен. Сердце ее учащенно билось. Правда ли это? Она посмотрела на руку Фоски, на его шею, лицо. Потом гневно одернула себя: «Разве я такая, как они? Разве мне нужны неопровержимые доказательства?! Он сказал: „Дерзните! Дерзайте!“» Ей хотелось дерзнуть. Даже если это окажется иллюзией, бредом, то в этом сумасшествии больше величия, чем во всей их мудрости.
