Мы продолжали идти еще два дня, на третий, когда я взялся за походный мешок, Карлье сказал мне:
— Прощай. Я остаюсь здесь.
— Я останусь с тобой, — сказал я.
— Не надо, я лучше один.
— Я остаюсь, — сказал я.
Весь день я бродил по прерии; вдали мелькнул олень, я выстрелил в него и промахнулся.
— Почему ты вернулся? — спросил Карлье.
— Я тебя не брошу.
— Ступай, — сказал он. — Я не хочу умирать у тебя на глазах.
Поколебавшись, я сказал:
— Ладно. Я ухожу отсюда.
Он недоверчиво посмотрел на меня:
— Это правда?
— Правда. Прощай.
Я отошел подальше и прилег за деревом. Что теперь со мной будет? — думал я. Если бы я не встретил Карлье, то продолжал бы идти еще сто, тысячу лет. Но я встретил его, остановился; теперь я не мог продолжать свой путь. Я взглянул на восходящую луну. Внезапно в ночной тишине раздался выстрел. Я не двинулся с места. Для него все кончено. Суждено ли мне когда-нибудь расстаться с самим собой, чтобы от меня остались лишь кости?.. — думал я. На небе сияла луна, как сияла она в ту ночь, когда, счастливый и продрогший, я выбрался из подземного канала, как сияла она над сожженными домами; в тот вечер собака выла по покойнику; во мне до сих пор отдавался вой, что поднимался к сгустку застывшего света. Эта мертвая звезда никогда не угаснет. И никогда не притупится этот привкус одиночества и вечности, который неотделим от моей жизни.
* * *
— Да, этим и должно было кончиться, — сказала Регина.
Она поднялась, стряхнула с юбки веточки.
— Пройдемся, — предложила она.
— Все могло кончиться иначе, — сказал Фоска. — Это был его выбор.
— Этим должно было кончиться, — повторила Регина.
Дорога вывела их на поляну, за которой виднелись деревенские крыши. Они молча направились туда.
— Мне недостало бы храбрости, — сказала она.
— А при чем тут храбрость? Всего несколько лет…
— Вы не понимаете, о чем говорите.
— Должно быть, так утешительно знать, что можно расстаться с жизнью когда захочешь, — заговорил Фоска. — Нет ничего непоправимого.
— Я хочу жить, — упрямо сказала Регина.
— Я пытался, — продолжал Фоска. — Я вернулся к Карлье, взял ружье и выстрелил себе сначала в грудь, а затем в рот. Это меня надолго оглушило. Но я вновь ожил.
— И что вы тогда сделали?
Ее не слишком волновало, что он сделал, но он был прав: пока он говорил, а она слушала его, вопросов не возникало. Нужно было, чтобы эта история длилась без конца.
— Я пошел к морю и на побережье увидел деревню. Вождь согласился принять меня, и я выстроил себе хижину. Мне хотелось уподобиться тем людям, что нагими живут под солнцем, хотелось забыться.
— Но вам не удалось?
— Прошло много лет; но, когда я очнулся, мне по-прежнему не оставалось ничего другого, как жить.
Они добрели до деревни. Все двери были крепко заперты, засовы задвинуты: нигде ни огонька, тишина… Перед входом в «Золотое солнце» стояла выкрашенная зеленой краской скамейка. Они сели. Сквозь закрытые ставни до них донесся равномерный храп.
— И что же? — спросила Регина.
Часть четвертая
Я бросился бежать, сердце бешено билось; желтые воды шумно выплеснулись из берегов и ринулись ко мне, и я знал, что, как только пена волн коснется меня, я покроюсь черными пятнами и мигом обращусь в пепел. Я бежал, ноги едва касались земли. На вершине горы женщина подавала мне знаки рукой: это была Катерина, она меня ждала. Стоит мне тронуть ее за руку, и я спасен. Но почва под ногами ходила ходуном, там было болото, бежать я больше не мог. Вдруг земля разверзлась, я едва успел махнуть рукой и крикнуть: «Катерина!» — как тотчас был поглощен раскаленной жижей. Я подумал: на сей раз мне не мерещится, я и вправду наконец умер.
— Месье!
Сон мигом разлетелся в клочья. Я открыл глаза. Надо мной был балдахин кровати, окно, а за стеклом большой каштан, его ветви раскачивал ветер. Это был будничный мир с его знакомыми красками, косными формами и застарелыми привычками.
— Коляска подана, месье!
— Хорошо.
Я снова закрыл глаза и тронул пальцами веки. Мне хотелось заснуть, убежать. Нет, не войти в другой мир: он оказался бы таким же, как этот; я любил мои сны, потому что они уносили меня за пределы всего; я скользил вдоль таинственной нити по ту сторону неба, по ту сторону времени: тогда могло произойти что угодно, я был не я. Я сильнее прижал ладони к глазам, и в зеленых сумерках заплясали золотые точки, но мне было не заснуть. Шум ветра в саду, шум шагов в коридоре; звуки вливались мне в уши, каждый звук был на своем месте. Я проснулся, и мир снова послушно простерся под этим небом, а я лежал посреди мира, ощущал на губах неистребимый вкус жизни и раздраженно думал: зачем он разбудил меня? Зачем они меня разбудили?
Это было двадцать лет назад. Я долго жил среди индейцев. Солнце выдубило мою кожу, и она сошла с меня, как змеиный выползок; на новой коже шаман начертал священные знаки. Я ел их пищу, пел их боевые песни; множество женщин сменили одна другую под моей крышей; они были смуглыми, пылкими и нежными. Лежа на циновке, я видел тень пальмы на песке; в шаге от меня блестел на солнце огромный камень. Тень должна была коснуться его; я знал, что она вот-вот коснется камня, но я не замечал, как она удлинялась. Каждый день я подстерегал ее, и никогда мне не удавалось ее застигнуть. Верхушка пальмы чуть сдвинулась, но мне никак было не уловить этого движения. Если бы я провел года и века, наблюдая, как лапчатая тень подбирается к основанию ствола, а затем неспешно ползет в другую сторону, то мне, возможно, и удалось бы забыться навсегда: было бы солнце, море, тень пальмы на песке и я перестал бы существовать. Но когда тень наползла на камень, они пришли и сказали: «Идем с нами». Они взяли меня за руку, повели на свой корабль, одели в свои одежды и отвезли в Старый Свет. И вот теперь Бомпар стоит в дверном проеме и спрашивает:
— Или приказать распрячь?
Я приподнялся на локте:
— Неужели ты никогда не оставишь меня в покое?
— Но вы просили заложить коляску к семи часам.
Я подскочил на кровати; я знал, что уснуть мне больше не удастся. Они разбудили меня, и теперь посыплются вопросы. Что мы будем делать? Куда мы поедем? И что бы я ни делал, куда бы ни шел, везде мне приходилось быть.
Поправляя парик на голове, я спросил:
— Куда мы пойдем?
— Вы собирались пойти к мадам де Монтессон.
— Предложи мне что-нибудь позанятнее.
— Граф де Марсенак жалуется, что давно не видел вас на своих ужинах.
