Она серьезно посмотрела на меня:
— Не знаю. Вы свободны в своем выборе.
Я снова был задет за живое. Верно, я был свободен; все прожитые мною века умирали на пороге этого мгновения, которое засверкало под голубым небом так ново и неожиданно, будто моего громадного прошлого не было и в помине, и я дам Марианне ответ, который не коренится ни в одном мгновении моей забытой жизни: это я, я сам делаю выбор; сейчас я разочарую Марианну или удовлетворю ее желание.
— Вы ждете ответа прямо сейчас?
— Как вам будет угодно, — ответила она с холодком.
Я смотрел на нее: разочарованная или удовлетворенная, она выйдет за ворота парка, и мне придется снова залечь у муравейника…
— Когда вы дадите ответ? — спросила она.
Я колебался. Я хотел сказать: «Завтра», чтобы снова ее увидать, но я этого не сделал; ведь, когда она была рядом со мной, говорил и действовал именно я, я сам, а я знал, что мне будет стыдно, если я воспользуюсь ситуацией для удовлетворения своих желаний.
— Сию минуту, — сказал я. — Будьте любезны немного подождать.
Когда я вернулся к Марианне, в руках у меня был вексель; я протянул ей бумагу, и кровь бросилась ей в лицо.
— Да тут целое состояние! — воскликнула она.
— Это не все мое состояние.
— Но все же немалая его часть…
— Разве вы не сказали мне, что вам потребуется много денег?
Она посмотрела на бумагу, затем мне в лицо:
— Я не понимаю.
— Вы и не можете понять всего.
Она продолжала в оцепенении стоять передо мной. Я заметил:
— Уже поздно. Вам пора возвращаться. Нам нечего больше сказать друг другу.
— У меня есть еще одна просьба к вам, — медленно проговорила она.
— Вы ненасытны.
— Ни друзья мои, ни я не очень сведущи в делах. Мне кажется, у вас есть опыт обращения с финансами. Помогите мне организовать наш университет.
— Вы просите меня об этом в своих интересах или в моих?
Она показалась растерянной.
— И в моих, и в ваших, — отвечала она.
— А чего больше?
Она замялась, но она так любила жизнь, что доверяла истине.
— Я думаю, что в день, когда вы решитесь выйти из вашей скорлупы, многое для вас изменится…
— Почему я интересую вас? — допытывался я.
— Вам непонятно, что вызывает интерес к вам?
Мы молча стояли друг против друга.
— Я подумаю, — ответил я, — и дам вам мой ответ.
— Мой адрес: улица Сизо, двенадцать. Сейчас я живу там. — Она протянула мне руку. — Спасибо.
— Улица Сизо, двенадцать, — повторил я. — Это вам спасибо.
Она села в коляску, колеса зашуршали по гравию. Обхватив руками ствол старой липы, я прижимался к шершавой коре. Неужели я снова живу? — подумал я с надеждой и тревогой.
В дверь постучали, и вошла Марианна; она подошла к моему письменному столу.
— Все еще за работой? — спросила она.
Я улыбнулся:
— Как видите.
— Похоже, вы за весь день не отошли от стола.
Я что-то пробормотал.
— И конечно, забыли позавтракать! Так вы подорвете свое здоровье.
Она озабоченно смотрела на меня, и мне стало стыдно: не есть, не спать, отдать почти все свое состояние и время — для меня и для нее означало разные вещи, я лгал ей.
— Если бы я не пришла, вы просидели бы за работой всю ночь, — заметила она.
— Когда я не работаю, меня одолевает скука, — ответил я.
Она засмеялась:
— Не пытайтесь оправдаться. — Она отодвинула ворох лежащих передо мной бумаг. — Довольно. Вам теперь следует пообедать.
Я с сожалением обвел взглядом заваленный документами стол, наглухо завешенные плотными шторами окна и толстые стены: мой парижский дом превратился в центр разработки плана будущего университета; передо мной стояли четкие задачи, и мне было хорошо в моем кабинете; пока я был тут, мне и в голову не приходило покидать его: а зачем?..
— Куда бы мне пойти? — спросил я.
— Возможностей много…
У меня вырвалось:
— Отобедайте со мной.
— Меня ждет Софи, — в раздумье сказала она.
— Пусть подождет.
Она взглянула на меня; на губах ее мелькнула улыбка, и она кокетливо спросила:
— А это в самом деле доставило бы вам удовольствие?
Я пожал плечами; я желал ее присутствия, просто чтобы убить время и чувствовать себя живым, — как я мог ей это объяснить? Слова подведут меня: они скажут либо слишком много, либо недостаточно. Мне хотелось быть с ней чистосердечным, но чистосердечие было для меня непозволительно. Я коротко ответил:
— Конечно.
Она была несколько разочарована, но все же приняла решение:
— Ну так ведите меня в новый кабачок, о котором все говорят; похоже, там можно славно пообедать.
— К Дагорно?
— Ну да.
Глаза ее блестели: она всегда знала, куда идти и что делать, у нее всегда были неутоленные желания и любопытство, и, если бы я мог всю жизнь следовать за ней, я больше не был бы себе в тягость. Мы вышли на улицу, и я спросил:
— Пойдем пешком?
— Непременно, — сказала она. — Так чудно светит луна.
— Вы любите лунный свет, — вздохнул я с сожалением.
— А вы разве нет?
— Я ненавижу луну.
Она засмеялась:
— Ваши чувства всегда чрезмерны.
— Когда мы умрем, она будет все так же ухмыляться в небе, — ответил я.
— Я не завидую ей, — сказала Марианна, — я не боюсь смерти.
— Неужели? Если бы вам объявили, что вы умрете сию минуту, вам не стало бы страшно?
— Что ж, я покорно приму смерть, когда придет мой срок.
Она шла быстрым шагом, жадно впитывая свежесть ночи глазами, ушами и всеми порами своей молодой кожи.
— Как вы любите жизнь!
— Да, люблю.
— Вам не доводилось быть несчастной?
— Доводилось. Но и это тоже жизнь.
— Я хотел бы задать вам один вопрос.
— Так задайте.
— Любили ли вы?
Она ответила мгновенно:
— Нет.
— Но вы страстная натура.
— Вы правы, — отвечала она. — Люди кажутся мне чуть теплыми, безразличными: они не живут…
