— Так не получится, — сказала Лилли.
Я попробовал оторвать цепь — так удобнее было бы возиться с капканом, но ее накрепко приколотили к столбу. Одна из собак Кэрроллов залаяла.
— Тише, — прошептала Лилли.
Я знал, что нужно найти запор, который держал зажимы, но в темноте ничего не было видно. Я наклонился пониже и принялся ощупывать ловушку, пока пальцы не наткнулись на стальную пластинку. Я поднял запор и попытался раздвинуть створки, но пружина не поддавалась.
— Скорее, — торопила Лилли. — Собаки всполошились, и Джекки совсем плохо.
— Мне не плохо, — возразил Джекки, но я понял, что долго ему не выдержать. Джекки был слабее, чем казался на первый взгляд.
— Я надавлю на пружину, а ты разводи створки, — попросил я Лилли.
Я наступил ногой на цилиндр и нажал на стальной язычок; пружина наконец поддалась.
— Открывай, только не прищеми пальцы, — приказал я Лилли.
— Не отпусти пружину, — предупредила она.
Я снова надавил.
— Тащи руку! — прикрикнула на Джекки сестра.
Джекки выдернул руку. Я убрал ногу, и капкан захлопнулся, зло щелкнув стальными челюстями.
— Покажи руку, — попросил я.
Даже в темноте я увидел, что она сильно порезана, помята и залита кровью. Джекки стонал, поддерживая ее здоровой рукой.
— Ему нужно в больницу, — сказал я Лилли.
— Не надо, — запротестовал Джекки. — Я потерплю.
— Слушай, Кит, — зашептала Лилли, потому что вновь забрехали собаки, — ты можешь поставить капкан, как прежде?
— Наверное, смогу.
— Тогда поставь. Не хочу, чтобы Кэрроллы увидели его открытым.
— Почему?
— Они поймут, что здесь был Джекки.
— Только помоги мне, — сказал я Лилли.
Я с трудом взвел капкан, пружина дважды срывалась, и Лилли чуть не осталась без пальцев. Потом я сунул капкан под ограду и присыпал песком, уничтожив наши следы. Собаки лаяли взахлеб и могли разбудить Кэрроллов, жаждавших поймать злополучную лису; мы припустились вдоль забора и продрались сквозь кустарник к безлюдной дороге.
Джекки совсем ослабел.
— Нужно что-то сделать с его рукой, — сказал я Лилли.
— Хорошо. Только давай доберемся до дома.
Полубегом миновав улицы, мы наконец спустились по грунтовой дороге к реке; Джекки повис у нас на руках, я поддерживал его с одной стороны, Лилли — с другой; когда она открыла дверь на кухню, оттуда выскочил Тилли — он с лаем кинулся к Джекки, но Лилли, шлепнув песика, прикрикнула на него. Она зажгла керосиновую лампу и усадила брата на табуретку.
— Положи руку на стол, — сказала она.
При свете керосиновой лампы мы осмотрели руку, и, хотя она была покрыта грязью, я разглядел, что раны не слишком глубокие.
— Можешь пошевелить пальцами или кистью? — спросил я.
Стиснув зубы, Джекки согнул руку и пальцы — значит, кости были целы. Я ждал, что Лилли вскипятит воду, чтобы промыть раны, однако Стьюбеки лечили по-своему. Девушка взяла луковицу, разрезала ее на две части и половинкой, как тампоном, тщательно очистила порезы, не обращая внимания на отнюдь не луковые слезы, бежавшие по чумазым щекам брата.
— Сейчас поищу, чем перебинтовать, — проговорила Лилли.
Она вышла в комнату (оттуда доносился храп миссис Стьюбек) и возвратилась с бумажным пакетом, набитым выстиранными лоскутами (только повзрослев, я догадался об их истинном назначении). Лилли аккуратно нарезала кружочками другую половину лука и разложила их на лоскутке, которым обернула руку Джекки, стянув тугим узлом концы повязки.
Лилли не говорила жалостливых слов, не утешала брата, и он переносил боль терпеливо, без хныканья.
— Иди спать, — сказала ему Лилли.
Джекки ушел, и я вдруг увидел слезы, стоящие в глазах девушки. Я знал, что она плачет от лука, но Лилли смутилась и, отвернувшись от меня, утерлась ладонью.
— Зачем он туда сунулся?
— Это тебя не касается, Кит, — отрезала Лилли, давая понять, что мне лучше не вмешиваться в их дела.
— Ладно. Ладно. Вы, наверное, совсем чокнулись.
— Они не имеют права ставить капканы в городе, — проговорила Лилли.
— Но Кэрроллы ставили его на лису.
— Ты думаешь? — с горечью спросила Лилли.
Нетрудно было догадаться, что произошло.
Джекки, несомненно, не раз наведывался в курятник мистера Кэрролла, и, полагая, что цыплят таскала лиса, хозяин поставил капкан, чтобы ее поймать. Меня только удивило сначала, что Лилли помогала брату в этом деле, но я понял, как они нуждались, если уж Лилли отваживалась на ночные набеги во владения Кэрроллов.
— Ты никому не расскажешь, а? — спросила Лилли.
— Сама знаешь, что нет.
— Если кто-нибудь узнает, куда лазил Джекки, его увезут в приют. Все только и ждут этого.
Лилли была права.
— Ну кому я скажу? — успокоил я девушку.
— У тебя кровь на пиджаке, — показала она, — и мать спросит, откуда пятно.
— Черт побери! — воскликнул я, придумывая, что бы сказать маме.
— Соври, что у тебя шла из носа кровь, — посоветовала девушка.
Я искренне рассмеялся.
— Мне бы никогда в голову не пришло, — сознался я и внезапно услышал тихий плач, доносившийся из соседней комнаты. — Отведи Джекки в больницу, — снова посоветовал я.
— Только утром, — ответила она. — Если прийти сейчас, ко мне пристанут с расспросами.
— А как ты им объяснишь?
— Скажу, что он устанавливал капкан на кроликов.
— У тебя есть аспирин или какое-нибудь другое лекарство?
— Нет. Сейчас ему очень больно — лук печет, но потом станет легче. Спокойной ночи, Кит, — попрощалась со мной Лилли.
— Спокойной ночи, Лилли.
Она не поблагодарила меня, да я этого и не ждал; до дороге домой я думал о Лилли с каким-то новым восхищением, ведь раньше мне, как и многим другим, ее самопожертвование представлялось чем-то само собой разумеющимся. Удивительно, но тогда мы были чересчур уверены в ней, ничуть не сомневаясь в том, что она выполнит свой долг до конца. Однако эта вроде бы лестная для Лилли уверенность оказывала ей плохую услугу, ибо мешала нам разглядеть, насколько тяжело было девушке управляться с больной матерью и братом.
Если бы Лилли просила о помощи или была бы признательнее за нее людям, то и город, возможно, проявил бы к ней больше внимания и участия, но она была слишком независима, слишком неприступна и поэтому не могла вызвать к себе сочувствие. Да она и не хотела его. Об этом я размышлял, ложась спать и спрашивая себя, надолго ли еще ей хватит сил.
