— Берите ваши деньги для Сэма, — сказала она, — но только это глупо. Рой. Это ваши деньги, и когда-нибудь они вам еще вот как понадобятся.
— Уже понадобились, — сказал он.
Больше они об этом не говорили, оставив вопрос-открытым.
Нерешенным оставался и вопрос об Энди, потому что ни один из них не мог включить Энди в неуверенные попытки как-то решить будущее. В своих отношениях они молча исходили из того, что Энди ушел и никогда не вернется, но во всех их попытках твердо наладить свою жизнь Энди играл определенную, скрытую роль. Из-за этого Джин ненавидела призрак мужа даже больше, чем она могла бы ненавидеть его живого, и она знала, что Роя тоже сковывает неуверенность в том, как же обстоит дело с Энди. Он словно пробирался по голой полярной пустыне, отыскивая единственно верный путь и не находя его. Ненадолго они оба замкнулись каждый в своих мыслях.
Обычно к этому времени Рой уже достаточно оттаивал, и Джин Эндрюс могла спокойно тормошить и поддразнивать его, постепенно вызывая на своеобразные проявления чувства. Даже в лучшие времена это бывало нелегко, Рой был из тех мужчин, которые не умеют первыми подойти к женщине. Он не притронулся бы к ней по своему собственному почину. Он не мог позволить себе эту близость, пока тепло очага и обаяние этой одной-единственной женщины не растопляли, не поглощали его целиком. Джинни знала, что сегодня это будет трудно.
Не в ее привычках было ласково дергать его за ухо, ерошить его редкие волосы и обнимать его крепкую шею, — у них все бывало иначе.
Прежде всего она подливала ему еще кофе. Вскоре он беспокойно поднимался с места. Тогда, сняв свой передник, она надевала его на Роя — и он принимался перемывать тарелки, банки, чистить вилки и ножи, словом, все, что подвертывалось под руку. И тогда она начинала подтрунивать над его нарядом, туже завязывать тесемки передника, снимать с него воображаемые пылинки, пародируя чистюлю Роя. Он отталкивал ее, но она не унималась. Он пытался снять передник, но она, не позволяя, яростно вцеплялась ему в плечи. Тогда плечи у него обмякали, толстые кисти свисали по бокам, и он становился таким, каким она хотела: грубым или мягким, резким или нежным, пылким, а иногда и насмешливым; настойчивым, сильным, неожиданным и ненадежным. Тогда не было у них слов. Была одна только долгая канадская ночь.
2
Утром Рой приготовил завтрак: напек оладий, поджарил яичницу с салом. Джок и сам Рой позавтракали в довольном молчании. Джин Эндрюс ела со своим обычным безразличием к пище. Она еще была полна пережитым и так пристально смотрела на Роя, что ему становилось неловко перед ее сыном. Когда Джок ушел в школу, ей пришлось особенно бороться с собой. Ею еще владела смутная тяга к творению, тогда как Рой ощущал здоровое чувство завершенности и не замечал ничего, кроме чудесного утра.
— Так как же, возьмете деньги? — заставила она себя спросить Роя, когда он уходил.
— Да не знаю, Джинни, — сказал он.
— И останетесь на зиму?
— И этого не знаю, — сказал он. — Посмотрим, я еще вернусь.
На мгновение она предположила, что Рой раздумал давать деньги Сэму и, может быть, все-таки останется на зиму помогать ему. Она и радовалась и внутренне протестовала против такого решения и долго стояла у двери, следя, как он переходил поле и перелезал через ограду, направляясь к ферме Сэма.
Рой собрал оставшиеся меха в своей спальне и, уходя, попытался избежать оскорбительно откровенного взгляда невестки. Но она застигла его на лестнице.
— Тебе не следовало бы возвращаться к нам, если уж ты проводишь там время до утра, — сказала она. — Это не годится!
Он не ответил, он даже не глядел ей в глаза. Он молча ушел, возмущенный и униженный, и только удовольствие пройтись средь бела дня по Сент-Эллену несколько успокоило его.
По мере того как лес и пашни уступали место городу, природное бесплодие земли становилось все явственней. С окраин города и до самого озера Гурон небольшие ровные площадки были вздыблены и сдавлены мощными гранитными скалами, голыми, дикими; и редкие ели среди них насмешливо торчали, словно надгробья над жалкими клочками расчищенной земли. Это царство камня простиралось до самого озера, и скалы повсюду господствовали, величественные и недоступные, но всюду среди них извивались узкие немощеные дороги и заборы, сложенные из валунов; лепились лавки, виднелись телеграфные столбы и даже железная дорога — ветка Канадской Тихоокеанской, которая обрывалась в Сент-Эллене, не обременив поселок ни станцией, ни товарной платформой. Захудалый, но цепкий городишко, продуваемый насквозь осенними ветрами, которые вгоняли его в дрожь. Рой опять улыбнулся ему, уже выйдя на плотно утрамбованную ногами дорожку к лавке Пита Дюкэна.
По пути все приветливо здоровались с ним. Встречных постарше он знал по имени, но было много новичков, которые приходили каждый год или подрастали в его отсутствие, и тех он не знал. На дощатом тротуаре перед маленьким бревенчатым зданием лавки Рой на мгновение задержался, разглядывая новую вывеску.
— «П.Дюкэн», — читал он вслух. — «Мясо и Бакалея. Мука и Фураж». — Он перечитал надпись и стал искать на вывеске что-нибудь получше. — «Нет ароматнее чая Салада! Курите сигареты „Консульские“!» «Пейте апельсиновый сок!» «П.Дюкэн. Мясо и Бакалея». Последний, сокращенный вариант украшал стекло входной двери. Он отворил ее и вошел.
— Привет лучшему жениху во всем Муск-о-ги! — закричал он молодому брюнету, стоявшему за опрятным прилавком. — Или, может, ты уже не жених, Пит?
— Ей-богу, да это Рой. Сватай меня, Рой, сватай! Я ждал тебя не раньше, чем через два-три дня. А ты видел, что инспектор только что прошел по дороге встречать тебя? — Рой невольно оглянулся, а вдруг Дюкэн и вправду не шутит, но француз захохотал. — Что, попался?
— А я не прочь повидать инспектора, — вежливо сказал Рой. — У меня хорошие меха.
— Хорошие и законные, — сказал Пит Дюкэн. Он снял чистый белый передник и протянул его какой-то толстушке, которая улыбнулась Рою, когда он попытался разглядеть, какая же это из сестер Филлипс.
Дюкэн провел его через жарко натопленную лавку в заднюю комнату, которая служила ему конторой. Это была продолговатая комната с письменным столом, протертой кушеткой, чистыми занавесками. Дюкэн сел за стол и стал принимать у Роя меха, тщательно их разглядывая.
— А какие сейчас цены? — спросил его Рой.
— Неважные, — сказал Дюкэн. — Военный бум спадает. Скоро трудно будет сбывать меха. Цены падают, Рой.
— А цены на продукты растут, — подхватил Рой. Это было сказано не в адрес Дюкэна, но о странной особенности цен, не дававшей человеку прокормиться на заработок. — Все цены растут, но как только случится тебе что-нибудь продавать, они сейчас же падают.
— Денег становится мало, Рой.
— А как у фермеров?
— Опять о кредите просят.
