Капризная кровь дает о себе знать в произведениях Ирэн Немировски. Подземная и буйная река превращает собак в волков, сирот в убийц, девочек в женщин. Она согревает дремлющее сердце старого дяди. Она вносит раскол в семьи, отводит в сторону покойное течение традиций, питает притоки, увлекая романы-эпопеи далеко от их истоков. «Его губительные последствия мы осознаем позднее». Вся жизнь строится под влиянием крови. Она знает это уже давно.
1931 г.: «И я тоже была молодой, Люличка. Это было уже давно, но я помню до сих пор, как в моих жилах пылала юная кровь. Думаешь, это можно забыть?»
[23]
1934 г.: «Замечательный возраст — двадцать лет. Умеют ли все девушки относиться к нему, как я, ощущать это счастье, это рвение, это буйство, этот жар крови?»
[24]
1935 г.: «Я не могу изменить свое тело, погасить огонь, горящий в моей крови»
[25]
.
1936 г.: «Будь благословенно то зло, будь благословенна та лихорадка, которая нежно развязывает телесные узы и дарит большую мудрость, более тонкое понимание, жар, который оживляет кровь»
[26]
.
Слепое столкновение мертвого и живого, желания и рока, молодости и старости — для этого универсального сюжета нужна сцена. И такой сценой послужил городок в Морване, куда писательница отправилась в поисках няни для Элизабет. Впервые в ее рабочем дневнике упоминание об этой деревне появляется 25 апреля 1938 года: «Возвращение из Исси-л’Эвек. 4 дня безграничного счастья. О чем же еще просить? Благодарность Богу за это и надежда». Она вернется туда в поисках покоя, возможного лишь вдали от парижской суеты.
Мы не должны ошибиться: в «Гостиницу путешественников» посреди повествования входит не кто иной, как сама Ирэн Немировски: «И вот я в кафе, где в темном, покрытом гарью камине мерцает красное пламя, в зеркалах отражаются мраморные столики, бильярд, диван с продырявленной в нескольких местах кожей, календарь 1919 года, на котором изображена уроженка Эльзаса в белых чулках, стоящая между двумя военными. […] В зеркале напротив я вижу, как в раме, свое покрытое морщинами лицо, лицо, изменившееся за последние годы столь таинственным образом, что я с трудом его узнаю». В этом портрете есть предчувствие, но как смогла она об этом узнать? В этой гостинице она будет жить в первые месяцы оккупации, здесь начнет писать «Французскую сюиту», свой последний роман, в котором кровь будет пылать, как адское пламя. В нем обманывают, предают и убивают мужчины, женщины и дети, достигшие температуры кипения крови.
Со времени молниеносного успеха романа «Давид Гольдер» в 1930 г. вплоть до ареста в 1942 г. Немировски, кажется, никогда не удивлялась своей судьбе. Еще в дни революции 1917 года ничто человеческое, а особенно бесчеловечное, не было ей чуждо. «Конечно, — подчеркивал Анри де Ренье, — тот человеческий материал, с которым работает госпожа Немировски, довольно отвратителен, но она наблюдает за ним со страстным любопытством, и ей удается передать нам это любопытство. Интерес оказывается более сильным, чем отвращение»
[27]
. Из-за этого любопытства она иногда слишком близко подходила к судьбе, в то время как надо было держаться подальше от ее ударов. Но, как говорит Сильвио, «именно этого нам хотелось. Гореть, растрачивать себя, поглощать наши дни, как огонь пожирает лес».
Задуманный как система последовательных разгадок, роман «Жар крови» изображает в привычном и натуралистическом ключе хищный мир исключительного притворства. И вот появляются «четко вылепленные типы», которых поначалу не хватало, молчуны, которые рождаются только во французской провинции! «Каждый живет отдельно, в своем имении, не доверяет соседям, убирает урожай, подсчитывает свои денежки, а до всего остального ему и дела нет». Хотя на Брижит и показывают пальцем, в деревне царит терпеливая недоброжелательность. Молчание держит под контролем ужас. «Эта провинция действительно отличается уединением и дикостью, изобилием и подозрительностью, как и во времена седой старины». Место действия уже готово для драмы «Французской сюиты». Как не отметить на последующих страницах «удивительно деятельную недоброжелательность» деревенских жителей? Это станет сюжетом в «Dolce», второй части «Французской сюиты», изображающей жизнь во французской деревне в годы оккупации. И деревня эта — Исси-л’Эвек.
Во время этой тайной войны жизнь чувств продолжается. По мере того как глаз привыкает к темноте, читатель начинает различать притаившихся в тени повествования зверей, которые в конце выпрыгнут, прорвав при этом декорации, изображающие веселенький сельский пейзаж. Повествование, сначала наивное, затем запутанное, постепенно углубляется и к концу обнажает укоренившиеся формы семейной (если не племенной) ментальности. Но хотя романы Немировски и полны различных цитат, здесь мораль всплывает во время беседы: «Ах, милый друг, задумываетесь ли вы о первопричине того или иного события своей жизни, о той завязи, из которой оно произросло? Не знаю, как объяснить… Представьте себе поле во время посева и все, что содержит в себе одно зернышко, — всю будущую жатву… Так вот, в жизни все именно так». В этом эпизоде, разворачивающемся в Бургундии, она вспоминает украинскую поговорку, которую всегда любила повторять: «Человеку в жизни достаточно одного зернышка успеха, но без него он ничто». Ведь в романе «Жар крови» она пытается разгадать загадку и своей собственной судьбы: стала бы она автором «Давида Гольдера», если бы ее происхождение не было столь необычным? Если бы не пожиравшая ее великая гордость, последовала бы она примеру своей матери, окаменевшей в своей фальшивой молодости с помощью кремов, достатка и скупости? Смогла бы она настолько глубоко проникнуть в мир крестьян, так тщательно описать их труды и дни без того «страстного любопытства», которое сразу разгадал в ней Анри де Ренье?
Ирэн Немировски не изменила ни название гостиницы, ни название мельницы Мулен-Неф, расположенной у пруда на расстоянии одного километра от Исси по пути на ферму Монже. Решилась ли бы она на это, если бы «Жар крови» был опубликован при жизни? Хотя его замысел восходит к концу 1937 года, роман, видимо, был написан в течение лета 1941 года в Исси-л’Эвек. С конца мая 1940 года писательница живет с Дениз и Элизабет в «Гостинице путешественников». От скуки она может себе позволить вдоволь понаблюдать за персонажами, чьи имена даже не всегда изменены. В своем дневнике она дважды проводит параллель между «Жаром крови» и «Пленом», который должен был стать третьей частью «Французской сюиты» и от которого остались одни наброски. Поэтому вполне возможно, что она до 1942 года работала над этой притчей о победе чувств над фальшивой мудростью.
