Клара молчала.
— Ты не веришь мне, Клара?
— Верю, но… ты любил ее?
— Ничего подобного.
— Ты говоришь как-то неуверенно.
— Не выдумывай глупостей. Засыпай. Ты совсем без сил, моя девочка. Жизнью Даниэля клянусь, что никогда не был близок… с мадам Вардес…
— А почему ты перестал бывать у нее? Что между вами произошло?
— Произошло? Я взял у нее взаймы десять тысяч франков, Клара. Деньги были нужны, чтобы отдать долг Мартинелли. Я боялся, что она сочтет недостойной комедией…
— Твою любовь, — закончила Клара дрожащим голосом.
— Мою преданность и дружбу, дорогая.
— А теперь ты будешь с ней видеться? Даниэлю так хочется к ней пойти. Придумай, как ему помешать.
— Зачем мешать?
— Затем. Он тоже может в нее влюбиться.
— У тебя разыгралось воображение, бедная девочка.
— Не больше, чем у Даниэля, — тихонько сказала Клара.
Потом повторила:
— Ты будешь видеться с ней?
— Нет. И не сделаю ни единого шага в ту сторону.
Клара затрепетала от счастья:
— Правда?
— Я мог бы сказать, что больше не увижусь с ней, чтобы не причинять тебе лишних страданий. Но, по правде, главная причина в том, что Сильви Вардес казалась мне совершенно удивительным человеком, — он понизил голос, — я не хотел бы взглянуть на нее другими глазами. Боюсь, что теперь ни одна женщина не вызовет у меня восхищения. Стоит присмотреться, замечаешь слабости и пороки. У меня осталось так мало иллюзий насчет европейской цивилизации, Клара. Мне так хотелось узнать этот мир, и я узнал его, на беду себе и другим…
— Другим? Кого ты имеешь в виду?
— Никого. Уже поздно, и я прошу, нет, настоятельно рекомендую успокоиться и уснуть. Никаких разговоров. На тумбочке все, что нужно — травяной чай, книга, лампа. Поцелуй меня и отдыхай.
Дарио вышел из спальни. Проходя мимо комнаты Даниэля, заметил, что там темно. Вышел на улицу. Ночью начиналась жизнь, которая мало-помалу заменила ему настоящую. День занят изнурительным трудом ради немногих упоительных ночных часов. Он спешил к молоденькой любовнице, русской, по имени Надин Суклотина. Роман продлится недолго. Эту сменит другая. Ту — следующая. И опять, опять он будет добывать деньги, чтоб не лишиться единственной утехи, получившей в Париже прозвание: «Гарем Асфара». Вялые французы, где уж им понять! Женщины меняются, но наслаждение неизменно.
22
На улице Ош у порога дома суровый чопорный лакей остановил генеральшу Муравину:
— Сегодня доктор не принимает, мадам.
— Доктор дома и меня примет, — заявила генеральша, оттолкнув лакея. — Скажите, что я пришла от мадемуазель Надин Суклотиной.
Лакей провел ее в малую приемную, где дожидались очереди больные, приходившие сюда инкогнито. Генеральша сильно исхудала и поседела.
Ей пришлось долго терпеливо ждать. Она хмурилась, оглядывала картины, высокие потолки, витрины. Наконец, встала, подошла к окну, измерила взглядом сад. Нет сомнений, Дарио Асфар зарабатывал много денег. Дурацкая расточительность! В этот миг дверь отворилась, и генеральшу пригласили к Дарио.
— Рада снова увидеться с вами, доктор.
Он произнес что-то любезное и прибавил:
— Уверен, вы пришли ко мне не в качестве пациентки. Выглядите вы прекрасно, и к тому же сегодня у меня неприемный день. Впрочем, рад повидать старых друзей.
— Я всегда испытывала к вам, доктор, живейшую симпатию.
— Здоров ли генерал?
— Преставился на православное Рождество в тридцать втором году.
— Неужели? А Митенька?
— Митенька? Неплохо. У него дел по горло. Один ваш старый друг, Ангел Мартинелли, открыл в Ницце кабаре, и мой сын работает у него главным оформителем.
— Поздравляю. А «Мимоза» больше не существует?
— После смерти генерала я занялась разнообразными… делами… Собственно, я и к вам пришла по делу, доктор.
— Что вам угодно? — спокойно осведомился Дарио.
Лицо оставалось невозмутимым. Он мягко скрестил на столе руки и внимательно рассматривал тяжелый перстень. Камень показался ему померкшим, и, дохнув, он легонько протер сияющую поверхность.
— Вы называли лакею какое-то имя.
— Да, мадемуазель Надин Суклотину.
— С этой молодой женщиной я знаком.
— Должно быть, вы удивились, увидев меня…
Он перебил:
— Нисколько. Я вас знаю не понаслышке. Вы занимаетесь, помимо разнообразных нынешних дел, ссудой для тех, кто оказался в стесненных обстоятельствах. Мы с вами познакомились на этой почве, вы тогда делали первые шаги. Надеюсь, теперь вы не нарушаете данного клиентам слова.
Она развела руками:
— Раньше, доктор я давала взаймы из своих, кровных. И не выпускала деньги из рук. Дорожила ими, не могла с ними расстаться. Теперь я только посредник и работаю на людей, поручающих мне вести переговоры. Я, как бы это сказать? — агент или ходатай. Нахожу для тех, кто, как вы удачно выразились, оказался в стесненных обстоятельствах, подходящих покровителей. Но повторяю: я занимаюсь не только ссудами. Иногда мне дают и более деликатные поручения.
Она ожидала дальнейших расспросов. Но Дарио молчал. Снял перстень и любовался игрой камня при свете лампы. Наконец генеральша заговорила сама:
— Меня направила к вам не сама Надин Суклотина, а ее семейство. Ей всего восемнадцать, доктор. Она слишком молода, вы не находите?
— Не нахожу, — ответил Дарио и слегка улыбнулся: зеленоглазая пышногрудая красавица уже полгода была его любовницей. — Если вы знакомы с ее семейством, то для вас не секрет, что она с пятнадцати лет, скажем так, пользуется успехом.
— Доктор, выражайтесь почтительнее о дочери уважаемого человека, бывшего петербургского нотариуса.
— Пускай она дочь нотариуса. — На Дарио должность отца Надин не произвела впечатления.
— Каковы ваши намерения относительно бедной девочки?
— Не проще ли, мадам, сразу сказать, чего добивается семья, угрожая скандалом?
— Чтобы вы положили на счет соблазненной и обманутой крошки некоторую сумму.
— Знаете, Марта Александровна, во сколько мне обошлась Надин за эти полгода?
— Вы так богаты, доктор…
Помолчали.
— Сколько? — спросил Дарио, опираясь подбородком на руку.
— Миллион франков.
Дарио присвистнул.
Генеральша придвинула кресло поближе к доктору и сказала игриво:
