— Так, значит, увидимся через час или час с четвертью.
— Заехать за вами?
— Нет, спасибо, вы очень любезны, но ресторан от меня в двух шагах.
— Будьте осторожны, на улицах хоть глаз выколи. Они требуют неукоснительного исполнения правил.
«В самом деле, сумрачно», — отметил Шарли, выбравшись из теплого, ярко освещенного погребка на темную улицу. Шел дождь в этот осенний вечер, а Шарли так любил парижские осенние вечера с отсветами огней на горизонте. Но сейчас вокруг, будто в глубине колодца, сгустились темнота и мрачность.
К счастью, устье метро было рядом. У себя Шарли застал мадам Логр, она еще не закончила уборку и подметала с сосредоточенным и сумрачным видом. Зато гостиная сияла. Шарли решил поставить свою самую любимую севрскую статуэтку — Венеру с зеркалом — на лакированную поверхность столика «чиппендейл». Он вытащил статуэтку из ящика, освободил от шелковой бумаги, в которую та была обернута, и залюбовался. Когда он понес ее к столику, в дверь позвонили.
— Посмотрите, кто это там, мадам Логр.
Мадам Логр отправилась к двери, вернулась и сообщила:
— Сударь, я рассказала, что вы ищете себе прислугу, и консьержка из шестого посылает вам эту женщину, которая ищет места. — Шарли пребывал в нерешительности, и она прибавила: — Это очень достойная особа, она работала горничной у госпожи графини Барраль дю Же. Потом вышла замуж и оставила работу, но теперь ее муж попал в плен, и она вынуждена зарабатывать себе на жизнь. Господин может сам убедиться.
— Хорошо, пригласите ее войти, — распорядился Ланжеле, ставя статуэтку на одноногий столик.
Женщина держалась достойно, спокойно и скромно, создавалось впечатление, что она хочет понравиться, но избегала заискивания. Сразу было видно, что она вышколена и служила в хороших домах. Крупная, сильная. Про себя Шарли поставил ей это в упрек, он любил сухощавых горничных; этой на вид было лет тридцать пять — сорок, самый лучший возраст для служанки, возраст, когда уже не ищут своего счастья, но хватает сил и здоровья на добросовестную работу; одета она была скромно, но изысканно, скорее всего, платье, пальто и шляпка достались ей от бывшей хозяйки.
— Как вас зовут? — осведомился благосклонно Шарли.
— Ортанс Гайяр, сударь.
— Очень приятно. Вы ищете места?
— Дело в том, сударь, что два года тому назад я вышла замуж и покинула госпожу графиню Барраль дю Же. Возвращаться к работе я не собиралась, но мужа мобилизовали, он попал в плен, и — господин поймет меня — я вынуждена зарабатывать себе на жизнь. Брат у меня безработный, и он, и его больная жена, и маленький ребенок у меня на содержании.
— Да, понимаю. Но я намеревался нанять семейную пару…
— Мне сказали, сударь, но, быть может, я все-таки смогу делать часть работы. У госпожи графини я была старшей горничной, но до этого работала у матушки госпожи графини и была там кухаркой. Я могла бы заниматься у вас кухней и приборкой.
— Вот как? Любопытно, — проговорил Шарли, подумав, что такое сочетание для него весьма выгодно.
Естественно, встает вопрос, кто будет подавать на стол. К нему ведь и гости приходят, хотя вряд ли этой зимой он будет часто устраивать званые обеды.
— Умеете ли вы следить за мужским бельем? Предупреждаю, я очень требователен по этой части.
— Рубашки господина графа гладила я.
— А кухня? Обедаю я часто в ресторане. И предпочитаю простые блюда, но тщательно приготовленные.
— Не посмотрит ли господин рекомендации?
Она достала бумаги из сумочки, выделанной под свиную кожу, и протянула ему. Он взял одну, потом вторую; рекомендации были написаны очень тепло — работящая, дисциплинированная, безупречно честная, умеет прекрасно готовить и даже печь.
— Вы умеете и печь тоже? Отрадно. Я полагаю, Ортанс, что мы договоримся. Долго вы работали у госпожи графини Барраль дю Же?
— Пять лет, сударь.
— Мадам сейчас в Париже? Я предпочел бы, вы меня поймете, поговорить с ней лично.
— Конечно, я прекрасно вас понимаю. Госпожа графиня сейчас в Париже. Господин хочет узнать ее номер телефона? Отей 38–14.
— Благодарю вас. Будьте любезны записать телефон, мадам Логр. А оплата? Сколько бы вы хотели получать?
Ортанс попросила шестьсот франков. Он предложил четыреста. Ортанс задумалась. Ее живые проницательные черные глазки видели насквозь этого сытого наглеца. «Крыса, крохобор, — думала она, — но я сумею выкрутиться. Работы сейчас мало». И сказала решительно:
— Меньше пятисот пятидесяти я не могу. Господин меня поймет. У меня были небольшие сбережения, но я их все потратила за время этого ужасного бегства.
— Вы покидали Париж?
— Да, мы бежали из Парижа, сударь. Нас бомбили, и много еще чего, да и от голода мы могли умереть по дороге. Господин понятия не имеет, как это было тяжело.
— Имею, имею, — со вздохом отозвался Шарли. — Я тоже проделал эту дорогу. У меня тоже много горьких впечатлений. Остановимся, стало быть, на пятистах пятидесяти. Имейте в виду, я соглашаюсь, потому что мне кажется, что вы их стоите. Но я настаиваю на безупречной честности.
— Ах, сударь, — произнесла Ортанс тоном, который ясно показывал, что подобное замечание само по себе кажется ей оскорбительным, и Шарли поторопился дать ей понять успокаивающей улыбкой, что сказал это из проформы, что ни на секунду не усомнился в ее неподкупности, что неделикатность столь ему не свойственна, что он предпочитает как можно скорее забыть об этих своих словах.
— Надеюсь, что вы ловки и старательны. У меня есть коллекция, которой я очень дорожу. Вытирать пыль с самых драгоценных экземпляров я не позволяю никому, но, например, вот эту витрину я бы вам доверил.
Ортанс, сочтя слова хозяина за приглашение, бросила взгляд на полураспакованный ящик.
— У господина красивая коллекция. Прежде чем поступить к матушке графини, я работала у одного американца, господина Мортимера Шоу. Он собирал слоновую кость.
— Мортимер Шоу? Неужели? Я прекрасно его знаю, он — известнейший антиквар.
— Он удалился от дел, сударь.
— И долго вы у него работали?
— Четыре года. Я работала только в этих трех домах, больше нигде.
Шарли поднялся и, провожая Ортанс к дверям, сказал с ободряющей улыбкой:
— Вас не затруднит прийти завтра за окончательным ответом? Если устные рекомендации будут столь же хороши, как письменные, в чем я ни секунды не сомневаюсь, то я вас нанимаю. Вы скоро сможете приступить к работе?
— С понедельника, если это вас устроит, сударь.
Ортанс ушла. Шарли поспешил переменить воротничок, манжеты, тщательно вымыл руки. В баре он достаточно много выпил, чувствовал необыкновенную легкость и довольство собой. Он не стал дожидаться лифта, древней, медлительной машины, и легко по-молодому сбежал вниз по лестнице. Через несколько минут он окажется в приятной дружеской компании, увидит очаровательную женщину. Ему было приятно поделиться с друзьями своим открытием — маленьким уютным ресторанчиком.
