— К вам мистер Уэббер, сэр.
В комнате находились трое, но Джорджа так поразил вид Мак-Харга, что остальных он поначалу просто не заметил. Мак-Харг стоял посреди комнаты со стаканом в одной руке, с бутылкой в другой и собирался налить себе шотландского виски. При появлении Джорджа он вскинул голову, отставил бутылку и с протянутой рукой шагнул навстречу гостю. Было в его облике что-то почти грозное. Джордж узнал его мгновенно. Сколько раз он видел портреты Мак-Харга, но только теперь понял, как льстит и как мало раскрывает фотография. Знаменитый писатель был до неправдоподобия уродлив и притом неимоверно измотан, никогда еще Джордж не видал человека до такой степени истощенного.
Прежде всего поражало, что весь он какой-то огненно-красный. Все огненно-красное: волосы, большие оттопыренные уши, брови, веки, даже костлявые руки, сплошь в веснушках, с узловатыми пальцами (поглядев на эти руки, Джордж понял, почему все, кто знает Мак-Харга, называют его странным прозвищем Костяшка). Краснота эта просто пугала. Казалось, раскаленное лицо пышет жаром, и Джордж, наверно, не слишком бы удивился, если б из ноздрей Мак-Харга вырвались струи дыма и заплясали по коже языки пламени.
Нет, это не было багрово-румяное пухлое лицо человека, давно и много пьющего. Ничего похожего. Мак-Харг был тощ, как скелет, притом очень высок — ростом, наверно, шесть футов и два или три дюйма, а от крайней худобы и костлявости казался еще выше. Какой-то он больной, изнуренный, подумалось Джорджу. Лицо по самому складу своему насмешливое и недоброе, а когда присмотришься поближе — воинственное, но необычайно притягательное, в нем и свирепый задор, и полная редкостного обаяния смесь мальчишеского озорства с непритязательной скромностью некрасивого веснушчатого северянина; но сейчас лицо это так кривилось и морщилось, будто его обладатель непрестанно жевал лимон, и притом казалось, оно иссушено и обожжено все тем же пылающим внутри безжалостным огнем. И на этом лице — необыкновеннейшие, единственные в мире глаза. Когда-то они, наверно, были светло-голубыми, а сейчас выцвели, вылиняли чуть не добела, будто их варили в кипятке.
Он быстро подошел к Джорджу, приветственно протянув костлявую руку, губы его кривились, обнажая крупные зубы, голова запрокинулась вверх и вбок, выражение лица и свирепое и опасливо беспокойное, и, однако, что-то в нем трогательное, что говорит ясней слов: дух и сердце этого человека жестоко изранены, истерзаны и кровоточат, внутренне он беззащитен, бесконечно уязвим, и жизнь изодрала его в клочья безжалостными когтями. Он сжал и потряс руку Джорджа, а его недоброе лицо воинственно кривилось, точно у драчуна-мальчишки перед стычкой с другим мальчишкой. Всем своим видом он будто говорил: «Ну, ну, давай! Только тронь, и уж я тебе задам, своих не узнаешь!» Но произнес он нечто другое.
— Ах, вы… вы… обезьяна вы этакая! Нет, вы только посмотрите на него! — вдруг пронзительно выкрикнул он, полуобернувшись к тем двоим. — Слушайте, вы… кто вам сказал, что вы умеете писать, черт подери? — И тут же мягко, дружески: — Как живете, Джордж? Да входите же, входите!
Все еще сжимая руку Джорджа костлявыми пальцами, Мак-Харг взял его свободной рукой за плечо и повел через всю комнату к двум другим гостям. И вдруг отпустил его, стал в позу, напыжился и пошел разглагольствовать, ни дать ни взять присяжный говорун после плотного обеда:
— Леди и джентльмены! Мне выпало редкое счастье и, смею даже сказать, особая честь представить членам Дамского Артистически-литературно — культурного Общества Безмозглых Балаболок нашего высокоуважаемого почетного гостя, автора до того длиннющих и толстенных книг, что читателю их не поднять. Автора, чья литерату-урная мане-ера столь соверше-енна и язык столь бога-ат, что он почти всегда употребляет двадцать одно прилагательное там, где за глаза хватило бы четырех.
Он круто оборвал свою речь, встряхнулся и вдруг судорожно, отрывисто, визгливо засмеялся и костлявым пальцем ткнул Джорджа в бок.
— Как это вам нравится, Джордж? — очень непосредственно, дружелюбно и ласково спросил он. — Похоже, верно? Ведь правда, они так и разговаривают? Недурно, а?
Он явно был доволен разыгранной сценкой.
— Джордж, — продолжал он уже совсем просто и естественно, — познакомьтесь с моими друзьями. Вот это мистер Бендиен из Амстердама.
И он подвел Уэббера к тучному немолодому голландцу с багровым лицом; тот сидел у стола по соседству с высокой глиняной кружкой голландского джина, к которому, судя по цвету лица, он успел уже основательно приложиться.
— Леди и джентльмены! — вскричал Мак-Харг и снова стал в позу оратора. — Сейчас вы увидите потрясающее, смертельно опасное, леденящее кровь представление, чудо, которому не было равного в веках! Зрителей пробирает дрожь восторга, волосы встают дыбом едва ли не на всех венчанных головах в Европе и на всех деревянных башках в Амстердаме. Впервые под куполом цирка! Леди и джентльмены, имею честь и удовольствие представить вам мингера
[20]
Корнелиуса Бендиена, знаменитого голландского артиста! Он изобразит перед вами свой коронный номер: балансирование живым угрем на кончике носа с одновременным заглатыванием подряд, без передышки, трех, — считайте сами! — трех кружек лучшего импортного голландского джина. Разрешите представить: мистер Бендиен, мистер Уэббер… Каково, мальчик, каково? — Мак-Харг опять визгливо засмеялся и ткнул Джорджа пальцем под ребра.
После чего он сказал посуше:
— С мистером Дональдом Стоутом вы, очевидно, встречались. Он мне говорил, что знает вас.
Стоут поглядел из-под густых бровей и важно кивнул.
— Да, я как будто имел честь познакомиться с мистером Уэббером.
И Джордж вспомнил этого человека, хотя видел его только раза два, да и то много лет назад. Стоут был из тех, что не так-то легко забываются.
Бросалось в глаза, что Мак-Харг мучительно взвинчен, издерган, притом его явно раздражало присутствие Стоута. Он резко отвернулся, бормоча: «Это… это уж слишком… слишком…» — и внезапно, совсем другим тоном:
— Ладно, Джордж. Промочите горло. Что будете пить?
— По собственному опыту замечу, — с медлительной важностью начал мистер Стоут, — что с утра самый подходящий напиток (тут он бросил косой многозначительный взгляд из-под косматых бровей)… напиток, достойный джентльмена, если мне позволено так выразиться… это стаканчик сухого хереса. (Именно такой стаканчик он сейчас и держал в руке и, одобрительно поигрывая бровями, понюхал его, чем, кажется, еще сильней взбесил Мак-Харга.) Разрешите мне, — высокопарно возвестил он, — порекомендовать это питье вашему вниманию.
Мак-Харг порывисто зашагал из угла в угол. «Слишком… слишком…» — бормотал он. Потом сердито спросил:
— Итак, Джордж? Что будете пить — виски?
Тут счел нужным вмешаться мингер Бендиен. Он поднял свой стакан, уперся свободной рукой в толстое колено и гортанно, торжественно произнес:
