— Да, платье пропало! Говорят вам, пропало! — гневно крикнула она в лицо горничной, которая смотрела на нос во все глаза. — Что с ним произошло? Куда оно, по-вашему, девалось? — спросила она напрямик.
— А я не знаю, миссис Джек, — медленно, словно бы с недоумением ответила Нора. — Наверно, мисс Эдит его потеряла.
— Как это потеряла! Не говорите глупостей! — вне себя закричала миссис Джек. — Как она могла его потерять? Она никуда не уезжала. Она все время здесь. И платье тоже было здесь, еще неделю назад висело в шкафу. Как это можно потерять платье? — нетерпеливо крикнула она. — Что же, только зазеваешься, и оно само с тебя слезет и куда-то уйдет? — съязвила она. — Ничего мисс Эдит не теряла, вы это и сами понимаете. Кто-то его взял.
— Да, мэм, — покорно согласилась Нора. — Вот и я так думаю. Верно, кто-нибудь сюда забрался, пока вас не было дома, и стащил его. — Она горестно покачала головой. — Я вам так скажу, нынче прямо и не знаешь, кому верить, — изрекла она нравоучительно. — Одна моя подружка, она служит у важных людей, так она мне вчера только рассказывала, приходит к ним какой-то, вроде швабры продает, полы мыть, и вот уговаривает, — я, мол, покажу, как ваши полы мыть; и такой, подружка говорит, славный паренек, с виду такой чистенький, любо поглядеть. Вот ей-богу, говорит, — это я вам в точности ее слова передаю, миссис Джек, — как они мне после сказали, чего он у них натворил, я прямо ушам своим не поверила. Будь он мне родной брат, я и то бы так не удивилась, говорит. Так что, сами понимаете…
— О, господи, Нора! — Миссис Джек сердито, нетерпеливо отмахнулась. — Что за вздор вы несете? Кто это может войти, чтоб его не заметили? Вы и другие девушки весь день дома, попасть к нам можно только лифтом или с черного хода, и вам видно всех, кто приходит. И уж если к нам полез бы вор, так не ради какого-то одного платья, сами понимаете. Вор бы взял деньги или драгоценности, во всяком случае что-нибудь ценное, что можно продать.
— А я вам вот что скажу, — возразила Нора. — Помните, на той неделе приходил мастер чинить холодильник. Я еще тогда сказала Мэй, не нравится он мне, говорю. Какое-то, говорю, у него лицо нехорошее. Ты, говорю, за ним присматривай, потому как…
— Нора!!
Голос хозяйки прозвучал так резко, что горничная мигом прикусила язык, быстро глянула на нее и замолчала, багровея от злости и стыда. Миссис Джек с жарким негодованием смотрела на нее в упор и наконец не выдержала.
— Слушайте! — крикнула она, вне себя от ярости. — Это же просто свинство, как вы все себя ведете! Мы всегда так хорошо к вам относились, а вы… — Она заговорила мягче, с жалостью: — Во всем Нью-Йорке нет другого дома, где с горничными обращались бы так хорошо, как с вами.
— Так разве я не понимаю, миссис Джек, — охотно, чуть ли не весело отозвалась Нора, но взгляд ее оставался угрюмо-враждебным. — Я то же самое говорю. Я ж сама только вчерашний день Джейни говорила, мы, говорю, счастливые, что верно, то верно. Я, говорю, ни у кого другого не хотела б служить, только у миссис Джек. Двадцать лет, говорю, я в этом доме, и никогда от ней худого слова не слыхала. Лучше них, говорю, нет людей на свете, всякой девушке повезло, кто у них служит! А как же! — увлекаясь, с жаром вскричала Нора. — Или, может, я не знаю, что вы за люди — мистер Джек, и мисс Эдит, и мисс Элма? Да я ради вас хоть сейчас в лепешку расшибусь.
— Никто вас не просит расшибаться в лепешку, — нетерпеливо перебила миссис Джек. — Право, Нора, вам всем очень легко живется. И вовсе вам не приходится расшибаться в лепешку. Вот мы и правда расшибаемся, мы-то работаем, как проклятые! — с жаром воскликнула она. — Каждое утро шесть дней в неделю мы идем на работу… мы себя не жалеем…
— Так разве я не понимаю, миссис Джек! — поспешно вставила Нора. — Я ж только вчерашний день говорила Мэй…
— Ах, да какое мне дело, что вы там говорили Мэй! — Мгновенье миссис Джек строго смотрела на горничную, вся красная от гнева. Потом заговорила спокойнее: — Послушайте, Нора. Мы всегда вам всем давали все, чего бы вы ни попросили. Жалованье у вас не маленькое, за такую работу нигде столько не платят. Вы живете здесь ничуть не хуже, чем наша семья, ведь вы прекрасно знаете, что…
— А как же! — не давая хозяйке договорить, с чувством произнесла Нора. — Я у вас вроде как и не в услужении. Вы же со мной по-хорошему, вроде как я тоже из вашего семейства.
— Ох, какой вздор! — вырвалось у миссис Джек. — Не смешите меня. В моем семействе каждый, кроме разве моей дочки Элмы, за один день успевает переделать больше дел, чем любая из вас за целую неделю! Вы тут как сыр в масле катаетесь… Да, как сыр в масле! — повторила она с забавной серьезностью, села и с минуту молча смотрела на горничную, сжимая и разжимая кулачки; грозная маленькая динамо-машина, она вся дрожала от негодования. И тотчас ее снова взорвало: — О, господи, Нора, как будто мы для вас чего-нибудь жалели! Мы же никогда вам ни в чем не отказывали! Дело не в том, сколько стоит это платье. Вы прекрасно знаете, мисс Эдит отдала бы его любой из вас, надо было только пойти и попросить! А так… ох, это невыносимо! Невыносимо!.. — крикнула она в порыве возмущения. — Неужели у вас совсем совести нет — надо же, так поступать с людьми, которые всегда были вам друзьями!
— Как же, как же, по-вашему, это я виновата?! — дрожащим голосом выкрикнула Нора. — Я у вас сколько лет прожила, а вы на меня думаете? Да пускай мне правую руку отрубят, коли я у кого из вас когда хоть единую пуговицу возьму!
Сгоряча она и впрямь протянула руку, будто подставляя ее под топор.
— Вот как перед богом! — торжественно заявила она и, заметив, что хозяйка хочет заговорить, продолжала с еще большим жаром. — Не видать мне спасенья на том свете, если я когда хоть иголку, хоть грош у кого из вас взяла. — Она так увлеклась, что уже себя не помнила. — Разрази меня гром! Всем святым клянусь! Чем хотите! Душой моей покойницы матери…
— Ох, Нора! — с жалостью вымолвила миссис Джек, покачала головой, отвернулась и, несмотря на всю свою досаду, невольно засмеялась, так нелепо-преувеличенно звучали эти клятвы.
«Нет, с ней говорить невозможно, — горько, презрительно-насмешливо думала миссис Джек. — Клянется и божится на все лады и воображает, что этим можно все исправить. Еще бы! Напьется виски Фрица, а потом пойдет в церковь — хоть ползком доползет, — и окропит себя святой водой, и выслушает проповедь, причем ни словечка не поймет, и вернется с чистой душой, вполне собой довольная… и при этом прекрасно знает, что кто-то из девушек берет чужие вещи!.. Странная штука все эти обряды и клятвы, — думалось ей дальше. — Точно и правда колдовство какое-то. Они создают подобие жизни для людей, у которых никакой своей жизни нет. И подобие истины — для тех, кто не сумел сам найти для себя какую-то истину. В них эти люди обретают любовь, красоту, немеркнущую истину, спасение души — все, на что мы надеемся в жизни и ради чего страдаем. Все, что нам, остальным, дается ценою нашей крови, тяжкими трудами, душевными муками и тоской, эти люди получают так легко, просто чудом, — насмешливо думала она, — стоит им только поклясться „спасением на том свете“ и „душой покойницы матери“!
