Лейтенант по уголовным делам приговорил Руле к смертной казни. Он, однако, подал апелляцию в Парламент Парижа. Парламентарии решили, что обвиняемый — скорее ненормальный, чем злодей и колдун, и заменили смертный приговор двумя годами заключения в сумасшедшем доме, где несчастный должен был вновь обрести веру в Бога, утраченную вследствие крайней бедности
[34]
.
Глава седьмая
ЖАН ГРЕНЬЕ
Случай в дюнах. — Волк нападает на Маргерит Пуарье. — Жан Гренье предстает перед судом. — Его признания. — Обвинения в каннибализме подтверждаются. — Приговор. — Жизнь в монастыре. — Визит Деланкра
Однажды погожим весенним днем юные крестьянки пасли овец среди песчаных дюн, отделяющих бесконечные сосновые леса (покрывающие большую часть нынешнего департамента Ланды) от моря, которое омывает Францию с юга.
Синее небо, свежий ветерок, играющий голубыми волнами Бискайского залива и раскачивающий макушки сосен, что встали зеленой стеной на востоке, желтый песок дюн, кое-где поросших золотистым зверобоем, лазурной горечавкой и камнеломкой, шепот сосен, дубов и акаций в пышном бело-розовом цвету — все это, должно быть, необыкновенно радовало девичьи сердца, а эхо в темном лесу повторяло песни и звонкий смех.
То подружки залюбуются красивой бабочкой, то заметят гнездо перепелки — все им кажется забавным.
— Эх, вот бы мне сейчас ходули и палку, — воскликнула Жаклин Озон, — уж я бы тогда добралась до этих перепелок: отличный был бы ужин.
— Скажи лучше, вот бы эти перепелки сами залетели к нам в рот, уже зажаренные, — пошутила ее подруга.
— А у вас будут какие-нибудь обновки к Иванову дню? — спросила их третья. — Мне, например, мама обещала купить шикарную шляпку с золотистой ленточкой.
— Ты что, Аннетта, хочешь, чтобы челюсть у Этьена окончательно отвалилась? — сострила Жанна Габориан. — Гляньте, что это с той овцой?
И пастушка указала на овцу, которая подошла к самому краю дюны, задумчиво жуя травку, и вдруг подпрыгнула и помчалась прочь, словно ее что-то напугало. Одна из собак тоже, видно, что-то почуяла и зарычала, обнажив клыки.
Девушки побежали к той дюне и увидели углубление, в котором на еловом чурбаке сидел мальчик лет тринадцати. Выглядел он довольно странно. Густые рыжеватые волосы, не знавшие ни гребня, ни ножниц, ниспадали на плечи и лицо. Маленькие светло-серые глазки свирепо и злобно поблескивали в глубоких глазницах. Лицо покрывал темно-оливковый загар, крупные зубы сияли белизной, причем клыки виднелись даже тогда, когда губы были сомкнуты. Большие сильные руки казались бы даже красивыми, если бы не уродливые грязные ногти, заостренные на концах, словно птичьи коготки. Бедняга был одет в тряпье, словно нищий. Сквозь старые лохмотья виднелось изнуренное тело.
Девушки окружили найденыша и смотрели на него со страхом и удивлением. А тот не проявлял никаких признаков беспокойства, глядел на них с отвратительным вожделением и ухмылялся, обнажая белоснежные острые клыки. Вдруг мальчик заговорил грубым, неприятным голосом:
— Ну что, мои милые, скажите-ка мне, которая из вас красивее всех?
— А тебе зачем? — осведомилась Жанна Габориан, старшая из девушек.
Ей было уже восемнадцать, и она чувствовала себя достаточно взрослой, чтобы вести переговоры.
— Потому что на самой красивой я женюсь, — ответил дикарь.
— Ишь ты! — усмехнулась Жанна. — Может быть, сперва спросишь, кто из нас согласен выйти за тебя замуж? Впрочем, тут тебе, скорее всего, не на что надеяться, ведь мы тебя совсем не знаем.
— Я сын священника, — коротко ответил мальчик.
— И поэтому ты весь такой грязный и оборванный?
— Нет, я грязный, потому что иногда мне приходится носить волчью шкуру.
— Волчью шкуру? — удивленно повторила девушка. — Откуда она у тебя?
— Мне дал ее Пьер Лабуран.
— Не знаем здесь такого. Кто он? Где живет?
В ответ дикарь разразился диким, воющим хохотом.
Пастушки испугались, а самая младшая из них даже спряталась за спину Жанны.
— Красотка, ты вправду хочешь знать, кто такой Пьер Лабуран? У него на шее железная цепь, которую он все время старается перегрызть. Тебе интересно, где он живет? Он живет среди мрака и пламени, и он там не один — там пребывают многие, горят в огне, кто сидя, кто лежа, терпят страшные муки. Кто корчится на тлеющих углях, кто жарится на вертеле, кто варится в кипящем котле.
Девушки испуганно переглянулись, потом опять воззрились на странного дикаря. Тот не унимался:
— Хочешь знать, зачем мне волчья шкура? Пьер Лабуран дал ее мне. Он облачает меня в нее по понедельникам, пятницам и воскресеньям, а в остальные дни я превращаюсь в волка за час до заката. Да, я оборотень. Я загрыз несколько собак и выпил их кровь. Но мясо молоденьких девушек куда вкуснее собачатины. Их плоть такая нежная и сладкая, их кровь — такая густая и теплая. Во время вылазок мы с товарищами съели немало юных красоток. Да, я самый настоящий оборотень, и, будь сейчас вечер, я бы с удовольствием поужинал кем-нибудь из вас! Ха-ха-ха!
Тут дикарь снова принялся дико хохотать, а напуганные девушки со всех ног бросились бежать оттуда.
Тринадцатилетняя девочка Маргерит Пуарье любила пасти овец неподалеку от деревни Сент-Антуан-де-Пизон. Иногда при этом ее сопровождал сверстник по имени Жан Гренье. Кстати, это был тот самый мальчик, с которым беседовала Жанна Габориан.
Маргерит то и дело жаловалась на него родителям: он постоянно пугал ее страшными историями. Однако отец и мать не обращали особого внимания на жалобы дочери, пока однажды девочка не прибежала домой раньше обычного, от ужаса забыв про свое стадо. Тут родители решили разобраться в случившемся, и дочь рассказала им, что произошло.
Жан часто уверял ее, будто продал душу дьяволу и за это приобрел способность с наступлением темноты, а иногда и при свете дня превращаться в волка и рыскать по округе в поисках добычи. Мальчик признался, что уже задрал и съел несколько собак, но их мясо менее вкусно, чем нежная плоть молоденьких красавиц, ничего изысканнее которой быть не может. Жан сказал, что загубил уже немало девиц, но особенно запомнил два случая. В первом он насытился до отвала, а то, что не доел, бросил волкам, сбежавшимся на запах крови. В другой раз он был настолько голоден, что сожрал девушку целиком, так что от нее остались только руки.
