— Можете обсуждать это сколько угодно, но я говорю «нет». А если вы меня запишете против моей воли, я не пойду, а если потащите — произойдет несчастный случай. Он же может произойти с любым, не правда ли, месье Дарсей?
Мама тоже встала:
— Девочка решила, и, знаете, ведь это ее будущее.
Папа, который раньше все-таки колебался, вдруг сообразил, что занятия спортом — дело недешевое. Хм, малышка умнеет год от года.
Иногда по утрам, когда рассветный туман еще клочьями висел над прудом, в тростниках мелькала тень, черная стрела рассекала светлеющее небо и слышался стрекот катушки спиннинга, которая возвращала себе добычу, а потом стрела снова со свистом неслась вдаль…
Это Элоиза, пока еще не взошло солнце, ловила новый день на удочку своего копья.
14
Горести Ритона
Посвящается Лоранс
За несколько дней до Пасхальных каникул Элоиза получила письмо на адрес своей Высшей педагогической школы. Редкое событие: семья была фанатично предана телефону, а эпистолярное искусство в грош не ставила. Даже мама не стремилась увековечить мимолетности жизни. Она быстренько пересказывала всякие параисские сплетни, сосредоточиваясь в основном на колкостях Камиллы и горлодрании Дедули. «Горлодрание» было термином из маминого личного словаря, который она составляла сама по мере необходимости, полагая, что некоторые слова можно обсасывать долго, как драже.
Мама не грызла драже. Но хотя ей искренне хотелось не расставаться с каждой конфеткой как можно дольше, целый пакет всегда лежал наготове, стоило затеять партию в крапет.
[18]
Да, игра никогда не мешала ей набить живот не меньше чем фунтом засахаренного миндаля. Мама клялась, что это в последний раз, что больше никогда, но брала в руки карты — и все начиналось сначала. И действительно не вставала со стула, пока после пяти-шести проигранных партий пакет не пустел окончательно: мама была рассеянна, болтала, вместо того чтобы следить, какие карты вышли, а какие остались на руках, и, не подавая виду, старалась побольше вытянуть из Элоизы, как она там живет одна-одинешенька в Париже… Маме казалось, будто уровень интеллекта Элоизы застрял где-то между тремя и десятью годами, этим объяснялось, что она обращалась с дочерью, как с умственно отсталой!
Не сказать, чтобы Элоизе так уж нравилось играть в крапет, но она любила мать, а ее любопытство только забавляло девушку. Мы висим на ниточках, подобно марионеткам, и за каждым, каким бы счастливым он ни выглядел, стоит кукольник, который за эти ниточки дергает, но ведь и им самим кто-то управляет… Что поделаешь, такова жизнь. Долгая спокойная река, умора просто! Для того чтобы до этого додуматься, не надо даже и к Дедулиной помощи прибегать.
Ну, а что же за письмо принес, достав из ящика, один из ее воздыхателей?
— Почерк мужской, — сказал он, сверля Элоизу взглядом. — Значит, у тебя кто-то все-таки есть, и не говори, что нет, клясться бессмысленно! (Можно подумать, она собиралась клясться!) Да-да-да, и не стоило, в таком случае, изображать из себя недотрогу!
— Проваливай, тебе нет до этого никакого дела!
— Я имею право знать…
— Не имеешь. Вали отсюда.
Идиот! Подумаешь, немножко с ним пококетничала, так он уже и возомнил Бог знает что… Иногда Элоизе хотелось быть уродкой. Она высокая, со спортивной фигурой, черные волосы ниже пояса, цвет глаз переменчивый, а от смеха стены сотрясаются. Вообще-то, ничего, вполне ничего. Но иногда внешность тяготит ее. Все немножко слишком, думала она в те дни, когда на нее находила беспристрастность. Может, смех — причина? Может, она этим их берет?
Элоиза прыснула, вспомнив вечер, когда они с подружкой Сарой были в театре на «Гоге и Магоге» и доводили одного актера. Бедняге пришлось остановиться на полуслове и идти сморкаться за кулисы, чтобы потом закончить свою тираду, погрозив перед этим пальцем двум девчонкам из первого ряда бельэтажа. В тот вечер Элоиза поняла, что соблазнять легко и что никакие жизненные разочарования не помешают ей забавляться из-за всяких пустяков, насмехаться над чем попало, справляться с неприятностями по мере поступления и воспринимать людей такими, какие они есть. Дедуля наверняка оценил бы по достоинству этот «символ веры»! Подобные принципы ничуть не хуже Камиллиных, которая любит Бога только за то, что Он не отвечает ей. Что же касается ее, Элоизы, то так даже лучше, потому как она считает: послать бы Ему ее подальше!
Она повертела письмо в руках, разглядывая штемпель. Почерк… Почерк полудетский, но цифры выглядят так, словно их выписывал старый счетовод. Ритон! Но что случилось? Элоиза с лихорадочной поспешностью вскрыла конверт. Младший брат тщательно вывел на открытке:
«Я несчастен. Надеюсь, ты приедешь на каникулы. Кроме меня, все в порядке.
Целую. Ритон».
Несчастный Ритон? Такое она слышит впервые! Этот парнишка преуспевает абсолютно во всем: в математике у него просто триумф за триумфом, а орфография хоть и хромает, зато словарный запас приличный, и это главное! Несчастный Ритон?!
Постучав в дверь, вошел воздыхатель номер два.
— Мы с моим любимым соперником собираемся в кино, пойдешь с нами?
Элоиза посмотрела на незваного гостя. Маленький брюнет с тускло-зелеными глазами, такие, по ее мнению, бывают только у болванов. Но он неглупый и негрубый. И пользуется бешеным успехом у девчонок-однокурсниц, потому что на студенческих вечеринках вертит бедрами как бог. Но если Элоизе и нравилось бывать на танцульках, то все-таки, думала она, любовью лучше заниматься в койке. И потом, он вовсе не мужчина ее мечты: никакой тебе пены барашками, никаких парусов, никаких веселых чаек в волнах… Так что ничего не попишешь.
— Не знаю, что ты собираешься делать на Пасху, а я поеду к своим в Параис, и там мне вовсе не улыбается работать!
— Значит, мадам вкалывает!.. — Он подошел и положил ей на плечо ласковую, но твердую руку. — Но ведь, Элоиза, когда ты по-настоящему не хочешь, так не хочешь! И не ищешь оправданий, просто говоришь «нет». Разве ты не рассказывала мне, что твой Дедуля тоже проповедует краткость отказа и бессмысленность оправданий?
Элоиза, задрав нос, все-таки покраснела. Парень просто горел желанием, но оказался тоньше, чем она думала. Улыбнувшись, сказала:
— Ты прав. Это значит — нет.
Он направился к двери, но она окликнула:
— Ален!
Остановился, не оборачиваясь.
— Не трать на меня время, старичок, это «нет» относится ко всему сразу.
Он засмеялся, пожал плечами — фаталист.
— Сама не знаешь, что потеряла: я ведь чистый, совестливый, да и движим лучшими намерениями!
Лучше бы ей было пойти в кино, потому как теперь она только и делала, что перечитывала записку Ритона. Пережевывала и переживала каждое слово. Несчастный Ритон! В четырнадцать лет! От чего она-то сама чувствовала себя несчастной в этом возрасте?.. Ах да, кузен Пьер…
