Короче, если вернуться к млекопитающим, то Дедуля сказал, будто мама устроена в точности так же, как собака или, например, кит. О-очень странно! Потому что — хоть кто присмотрись! — нету никакого сходства! Тогда — как это может быть на самом деле?
Да! Дедуля еще уточнил, что у всех млекопитающих есть молочные железы, то есть груди, и именно потому они так и называются — «млекопитающие». Насчет мамы — Элоиза согласна. У мамы груди — значит, эти самые молочные железы — есть, они такие большие и круглые. А бабуля Камилла? Она тоже млекопитающая? Тогда почему — плоская, как гладильная доска?
— Лучше бы тебе заткнуться! — воскликнула бабуля Камилла, явно недовольная услышанным, и принялась ворчать, что, в конце концов, уж лучше быть похожей на гладильную доску, чем на дойную корову! Прямо так и сказала, на маму глядя: вот тебе, вот тебе!
Мама только пожала плечами:
— Если вы думали меня обидеть, Бабуля, не удалось. Я-то предпочитаю свой избыток вашему отсутствию…
— А у китов, — вмешалась в привычный обмен любезностями Элоиза, — у них тоже есть груди?
— Да, дорогая, и каждая молочная железа у китихи весит двести килограммов, насколько мне известно.
Элоиза посмотрела на маму, которая — вместе с одежками! — весила всего каких-то пятьдесят килограммов, подошла и положила руку ей на живот. Ой, точно: надо быть поаккуратнее, живот у мамы раздувается, но никакой твердой скорлупы там нет.
— Хочешь послушать? — прошептала мама.
Элоиза приложила к ее животу ухо:
— Там что-то булькает!
— Разумеется, дорогая, у меня в животе полным-полно жидкости.
Элоиза еще немножко послушала, насупилась: «Мне кажется, он потонет, знаешь», — и ушла.
А в кроватке расплакалась. Дедуля встряхнул ее, приподнял:
— Какая муха тебя укусила, чего плачешь? Скажи-ка своему Дедуле!
— В этот раз Анри утонет, а всем наплевать.
— Да нет же, что за глупости!
Ну, и пустился в объяснения, дескать, ребенок, пока не родится, все время живет в воде.
Что за враки! Элоиза надулась и проворчала:
— Интересно, если ты рождаешься из воды, то почему потом надо учиться плавать?
Дедуля даже зажмурился: надо же, до чего логично рассуждает эта девочка! Единственная во всем семействе!
Вскоре после этого собака кюре родила щенков — они тоже были без всякой скорлупы, и было их ровно двенадцать. А на следующее утро осталось только два!
— Думаешь, она съела остальных, Дедуль?
Дедуля чуть не подавился — не знал, что сказать, а потом повернулся к кюре Годону, который в это время перемешивал густую похлебку:
— Нет, ты видишь, к чему такое приводит, Годон? Незачем было так рано ей их показывать! Этот ребенок умеет считать, представь себе!
— Полковник, ты мне надоел. Сам, между прочим, Бог знает что говоришь при этой малышке, увидишь, тебе опять от жены влетит!
— Ну, так, Дедуль, где остальные-то?
Кюре присел на корточки.
— Их было слишком много, понимаешь? И мне пришлось… ну… пришлось отдать нескольких…
— Да ты же мне сам вчера сказал, когда я хотела взять такого маленького черненького с пятнышками, что их еще рано забирать от матери — таких крошечных… Ты сам сказал!
Мужчины вздохнули.
— Вот видишь, к чему приводит желание приучить ребенка «научно» мыслить? К появлению идиотских вопросов!
— Вовсе нет! — с полоборота завелся Дедуля. — Вот уж нет, так нет!
И они, как обычно, стали препираться. Они еще в школе вместе учились, Дедуля и кюре, что совсем не помешало Дедуле стать безбожником, а Анри Годону — святошей из святош! Конечно, все любили кюре, и даже будущего малыша назовут Анри в его честь, но… Какое счастье, что мы-то ведь Дестрады, а не Годоны! — подумала Элоиза.
Она потянула священника за сутану:
— Скажи, Дядюшка Кюре, куда ты все-таки подевал еще десять штук, которых тут не хватает? Если не собака их съела, может, ты сам их съел? По очереди.
На лице аббата сменились все оттенки радуги. Бедный, бедный Дядюшка Кюре, он завертелся, как волчок, и, поскольку Элоиза никак не хотела от него отцепиться, вырвался, галопом пронесся по паперти и влетел в церковь, крича на ходу: «Иди домой, детка, и спроси у своей мамочки!»
Элоиза застыла в дверях — ей не разрешалось одной выходить на улицу, потом вернулась к Дедуле и проворчала:
— Этот Дядюшка Кюре, он совсем как добрый Боженька, никогда не отвечает, если задать вопрос по делу.
* * *
Все в порядке, мама в больнице, там у нее вынут ребеночка из живота.
Но точно-то не скажешь, что это будет именно братик, так Бабуля уверяет: «Эта бедняжка Элен такая невезучая, уж и не знаю, кого она нам преподнесет!» А один раз пригнулась и так ядовито спросила:
— А если сестренка, что станешь делать, Элоиза?
— Ничего, — спокойно ответила Элоиза, сверля Бабулю взглядом. — Мама ее съест, как кошка или собака, потому что мама — высшее млекопитающее, нечего и волноваться…
Это заявление ошарашило бабулю Камиллу. Но, ей-богу, она бы куда больше изумилась, если б услышала, что Элоиза пробурчала себе под нос — насчет милой женщины, которой лучше всего было бы в свое время слопать саму Камиллу!
Назавтра Элоизу повели в больницу повидаться с роженицей. Но она сразу бросилась к колыбели с ребенком, только махнув в сторону матери рукой: «Привет! Тебя распузырили?»
Младенец оказался красным, кожа у него слегка шелушилась, на закрытые глазки падали пряди черных волос. Он дрых с довольным видом, прижав кулачки к щекам.
— Это точно мальчик? — спросила Элоиза.
— Можешь не сомневаться!
— Хочу посмотреть! — потребовала Элоиза, которую долгий жизненный опыт научил с осторожностью относиться к бездоказательным утверждениям.
— Хорошо, сейчас как раз время поменять ему пеленки, — улыбнулась нянечка, — идем со мной.
Бабуля Камилла чуть в обморок не упала:
— Господи, что за ребенок! Нет, я не понимаю, как вы ее воспитываете!
В детской комнате нянечка быстро распеленала Анри, убедилась, что бинт вокруг животика хорошо прилегает: «Надо, чтобы у него был красивый пупок, ямочкой, как у тебя!» Потом она нажала пальцем внизу животика, и Анри выпустил в воздух высокую струю.
— Вот видишь, малышка, это мальчик! Скажи, тебе братишка-то понравился?
Элоиза наклонилась к младенцу, хорошенько всмотрелась в него и вздохнула:
— Надеюсь, с возрастом он станет красивее! — Но пощекотав ему пяточку и потрогав тоненькие пальчики, которые сразу же сомкнулись вокруг ее пальца, шепнула: — Ритон, ты же лапочка! — Ритон пускал слюни, что-то пищал, выгибался, открывал ротик. — Совсем как карп, — сказала Элоиза, на которую произвели сильное впечатление рыбы в замке Шантильи.
