— Прошу, господа, после нашей юной подруги.
И, еще не успев взяться за вилки, они поняли, что девчонка обзавелась союзницей.
Назавтра Элоиза с раннего утра принялась готовить телячье жаркое. Тогда это блюдо еще не превратилось в связку жил, залитую ложкой жирного бульона. В те благословенные времена телятина оправдывала ожидания. И стоила не так уж дорого…
Тетю Армони Элоиза застала в кухне, где та уже попивала чаек — и что ее подняло в такую рань?
— Я теперь сплю мало, — призналась старушка.
А «эти самые», перед тем как с самого утра отправиться шляться, выпьют горячего шоколада и слопают гору тостов. О Господи, в те годы… мм, о диетах и речи не было!
Когда умытая и румяная Элоиза показалась на пороге, старая дама улыбнулась:
— В такой ранний час и уже во всеоружии?
— На этот раз горячей воды не достанется им! И потом, знаю я их, они все равно только зубы почистят и на этом успокоятся! Незачем мыть все остальное до того.
— До чего?
— До того, как выпачкаются, тетя Армони.
Та внимательно глянула на Элоизу:
— Но ведь тебе надо уйти раньше, чем жаркое будет готово.
— О, из-за этого переживать не стоит!..
И сейчас, помешивая на сковородке лук, в точности повторяя тогдашние жесты, Элоиза воскрешает прошлое: «Я объяснила ей тогда крестьянскую экономию, привитую мне с колыбели».
— Чугунок до вечера простоит на самом краешке плиты, и все, что надо делать тете Армони, это добавлять понемногу воду по мере того, как она будет испаряться.
— Воду?
— Ну да, на крышку!
Армони рассмеялась, как накануне:
— И где только ты всему этому выучилась, девочка?
Элоиза выучилась этому в своем «захолустье». Горожанкой она сделалась вынужденно и всеми силами, унаследованными по прямой от деда, тянулась к земле. Война прошлась по старому миру, убивая направо и налево, и в самые зажиточные дома прокрался незаметный, но вполне реальный голод. Он учил использовать все, что еще оставалось. Элоиза была из тех, кто учился на практике.
«Тетушка наклонилась, чтобы лучше разглядеть, а я, — вспоминает Элоиза, — продолжала говорить, и, должно быть, разливалась соловьем. Мерзла ли она, Армони, в сорок первом и в сорок третьем? Да-да, Дестрады тоже мерзли, и потерять хотя бы крупицу тепла было бы не только расточительством, а попросту глупо. В доме Дедули огонь никогда не гас, он тлел под золой, поднимал тесто, грел воду, варил овощи с огорода, согревал кирпичи, которые клали в постель… В комнате, где я спала все эти годы, даже содержание ночных горшков, и то замерзало! Стоит только об этом подумать, у нее и сейчас коченеют пальцы!»
— …вам понравится моя телятина! Никак не узнаешь, в какой момент она будет готова, она и сама об этом представления не имеет! Только ворчит тихонько, пока томится!
Армони хихикнула, Элоиза тоже:
— Только не забудьте, дорогая тетушка, еще раз повторю, подливать воду на крышку и каждый час понемножку подбрасывать уголь.
Поглаживая ее по щеке, Армони спросила:
— Кого из этих парней ты любишь?
— Любила Филиппа.
— Любила… и…
— И ничего. Его отец такое устроил!
Кивает:
— Да, понятно. Он злопамятный, детка, ты должна быть осторожна. Настоящий змей.
Ну, в том, что касалось меня, — Элоиза до сих пор ликует при мысли об этом, — у него бы яду не хватило! От удара коленкой между ног остаются следы, которых не скроешь. Впрочем, его жена все знала. Но картина от этого не менялась!
Конечно, то обстоятельство, что кому-то, не принадлежавшему к их семейке, все было известно, несколько мешало, для них Элоиза явно была лишней.
— До чего ты желчная!
Да ничего подобного! Разве Армони не чувствует всей прелести этого? Элоиза рановато усвоила правила игры между мужчинами и женщинами, но ничего страшного ведь в этом нет.
— Пусть желчные травятся собственной желчью, а я просто люблю жизнь. Этот парень не для меня? А я — для него?
Он уже тогда был боязливым и осторожным, на что ей такой сдался? Он ее тоже любил! Для этой любви находилось множество определений.
С ума сойти, сколько всего хранит память, и все это оживает, причиняя почти такую же боль, как тогда! Филипп был совершеннолетним, он правил у себя в доме, выказывая чисто внешнюю почтительность.
— Его отец редко бывал дома, а мать перед ним трепетала. Сами понимаете — мужчина в доме! А Филипп — тот, что называется, подчинился. Это означает, что у него не хватило бы смелости меня бросить, если бы его не поддержали. Его предки говорили о браке как о важнейшем из таинств. Но разве я стремилась к свадьбе? По-моему, нет, я стремилась…
— К наслаждению?
Вот что давало обращение к скрижалям Закона и к первой заповеди. Бабушка Камилла терпела мужа только из уважения к священным основам брака. Решительно, у стареющих людей забавное представление об этом самом уважении! А Филипп, хотя и был молод, оказался «старомодным» юношей, вот и все!
Собственно говоря, от ответа Элоиза уклонилась, задумавшись о том, что в те времена понимали под наслаждением? Жадный и умелый поцелуй, некое ощущение в животе, которое не хотелось бы определять словами? И еще страх. Тогда и не слыхали о противозачаточных таблетках…
— Знаете, что я вам скажу? На это таинство можно списать что угодно, получается, оно только помогает отравлять людям жизнь. Папаша Анизе вспоминает о нем, когда ему это выгодно, чего тогда стоит его верность? А я благодаря ему приобрела кое-какие навыки казуистики.
Армони, возвращая Элоизу на землю, поинтересовалась, кто такая Камилла и так ли сильно на самом деле девочка ее ненавидит. Бабушка умерла, и теперь Элоиза ненавидела память о ней. «Да, я долго ее ненавидела, и даже сейчас не перестала, надо же!» Такие вещи никогда окончательно не угасают, а уж тем более — если генетика дала Камилле второй «шанс» в лице Корали, которая к своим десяти годам сделалась законченной стервой. «И что с ней делать, с этой Корали?»
Что касается самой Камиллы, то здесь об отмщении позаботился сам черт. Сын спихнул ее монашкам ордена Визитации, которые не скупились на сладкие слова, уговаривая пострадать в угоду Господу и не требовать морфия. Иисусе туда, Иисусе сюда — дорого ей пришлось заплатить за свое пристрастие к слову Божию! Но Элоиза так и не смогла заставить себя ее пожалеть.
И день на дорогах пролетел, как ветер, подталкивая на подъемах, притормаживая на спусках, а то и наоборот, но всегда некстати. К тому времени, как они вернулись, память об утреннем перекусе давно испарилась. Элоизе удалось продлить пытку, она рванула в ванную, а они неслись следом с криками: им надо помыться, она уже наполоскалась утром! Ну и что, она привыкла купаться два раза в день, пусть подождут…
