Туристов у нас стало больше прежнего, это точно, некоторых людей притягивает запах успеха, можно подумать, они считают, он заразный, вроде оспы! Кроме того, время от времени родители тоже приезжают убедиться в том, что их дитятко с прошлого раза не поумнело. И, что верно, то верно, эти малыши очень милые бывают, когда с ними обращаются, как с другими.
Вопрос: А какой смысл был устраивать здесь это поселение?
Ответ: Это что? A-а, вы хотите сказать, зачем было привозить детишек сюда? Здесь дешевле, чем в других местах, дорогой мой, только и всего. Потому что, если некоторые родители раскошеливаются, то другие исчезают с концами, кто умер, а кто и смылся. Не будешь же убивать брошенных детей. Впрочем, тут ей нас уговаривать не пришлось: подбираем же мы собаку «уставшего» от нее соседа, так неужели для детей мы не сделаем того же, а?
Она, знаете ли, была крутая. Поначалу, когда мы упирались, она спрашивала вслух, не лучше ли нас наши животные — они-то знают, как управиться со своими щенками.
Вопрос: А он что на это говорил?
Ответ: Он всегда был на ее стороне. Он никогда ничего особенного не говорил, он не из болтливых, но мы знали: если она заявляет, что будет так, значит, он согласен с тем, что будет так. Прямо смотреть на него жалко теперь, когда остался один. С тех пор как она умерла, он думает про всякое такое, про что раньше не думал, работает не разгибая спины, но мне кажется, он это делает, потому что не может уснуть. И к тому же, он все рвет. Это у него новое. По утрам выволакиваю полные корзины… посмотрели бы вы, такая жалость! По мне, так это все плохо кончится, вот увидите!
* * *
На второй день с утра все как-то не заладилось, и Сиффр со вздохом сказал:
— Мальчик мой, работа ваша застряла, ни тпру ни ну.
Он выложил это, спокойно глядя на Жюльена, который под его взглядом пожалел о том, что приехал, и вздрогнул. Столько вкалывал… ЖС увел его в деревню, и теперь они молча шли рядом. ЖС, казалось, погрузился в размышления, от которых у Жюльена сжимались челюсти, и, в конце концов, он тихонько спросил, а не стоит ли ему все бросить.
— Не обращайте внимания, я не в духе, потому что у меня зубы болят, а на вас я совсем не сержусь. Знаете, и артрит ведь донимает писателей в точности так же, как прочих людей. Вот только когда становится не по себе в своей шкуре, как теперь, лучше ощущаешь недомогания других. Почему вы согласились выполнять указания, с которыми не были согласны? Неужели надо любой ценой занять крепость только потому, что кому-то она кажется неприступной? Я прекрасно знаю, — продолжал ЖС, — что мой успех всем представляется необъяснимым! Некоторые сочинения привлекают массового читателя, потому что расположились на территории, существующей с незапамятных времен, там, где больно жить и стараешься уйти от своих мучений. Здесь нет ничего сложного, Жюльен, я не имею никакого отношения к авангарду, я не сметаю барьеров, не нарушаю запретов, не создаю жгучую литературу, я просто рассказываю про Пьера, Поля, Франсуазу или Жанну. Я не пытаюсь «передать послание», и мне смертельно не хочется это делать! Я не властитель дум и не школьный учитель, не исповедник и не духовный отец, я не моралист-диктатор и не учу жить — я рассказываю о повседневной жизни!
А те, кто все это читает, — обычные люди без особых примет и надежд, им необходимо видеть, как во всех подробностях разбирают чужую жизнь, чтобы осознать, что они тоже существуют и имеют на это право. Это наиболее многочисленные читатели.
Понимаете, они отождествляют себя с персонажами, они приспосабливают к себе подразумеваемые выводы, если это совпадает с тем, что они сами чувствуют, но не могут определить словами, если они дают имя и облик бесформенному и неназванному. Вот он — ключ к их читательской верности. Читая о похождениях Жанны, Франсуазы, Поля или Пьера, они могут сказать себе: «прямо как с меня списано», и это их успокаивает…
Жюльен, приуныв, принялся оправдываться и объяснять, что не всегда можно выбрать направление. Его научный руководитель выявил тему, которую следовало разработать, и навязал ему: «Влияние приобретенного опыта на формирование бессилия перед жизнью в произведениях ЖС». В первый момент ему показалось, что эта тема ничем не хуже других, вот только он не может из нее выпутаться, не знает, с какого конца взяться за дело.
ЖС хихикнул, услышав формулировку темы:
— Боже милостивый, у этих ученых мозги набекрень! — Не отпуская руки Жюльена, он рассмеялся: — Не переживайте, дорогой мой, мы заткнем рты этим занудам! Если бы я осмелился, то посоветовал бы вам сделать следующее: возьмите ежедневные газеты, просмотрите раздел происшествий. Вы в материале, у вас заготовлены карточки, и вы многое держите в голове; как только описанная журналистом ситуация вам о чем-то напомнит, проверьте. Исходя из сравнения события и того, что найдете у меня в «романе» о сходном событии, составьте таблицу соответствий, а потом выпишите все, что покажется вам литературными добавлениями, иными словами, все случаи использования основ существования для того, чтобы погубить или, напротив, спасти личность. Подходит вам такая формулировка? На самом деле задача, которую следует решить, прямо противоположна той, которую навязал вам этот жалкий тип! Именно бессилие приобретенного опыта и создает постепенно литературную силу пересозданной жизни. Первое — пена заурядного факта, второе — проекция решения или распада, если угодно, проекция в будущее. Воткните куда-нибудь на видное место цитату из Гете, насчет того, что прошлое отбрасывает тень на будущее или что-то в этом роде, проверьте как следует. По-моему, это ничего особенного не добавит, зато произведет впечатление!
ЖС явно развлекался, на щеке у него появилась детская лукавая ямочка:
— Конечно, мне известно о том, что вы расспрашивали людей. Клементина не скрывает от меня почти ничего из того, что услышит, или того, о чем ее спрашивают, и потом, это вполне возможный путь. Вот только в правильном ли направлении вы двигались? Сведения надо собирать не обо мне, Жюльен, а о читателях.
— Но как, по-вашему, я могу это сделать? — Жюльен испуганно поглядел на писателя.
— В Париже, милый мой, через месяц откроется книжная ярмарка. Я там буду. Издатели надеются, что я стану направо и налево надписывать книги, что ж, вполне вероятно. Держитесь ко мне поближе, примечайте покупателей, идите за ними, задавайте вопросы по горячему следу, говорите, что проводите социологический опрос. Хорошенько подготовьтесь с учетом того, с кем собираетесь разговаривать: вы пройдете с самого низа до гермесовской роскоши, я, как говорят некоторые завистники, все гребу к себе! Не спрашивайте у них, нравится ли им, спрашивайте, почему, не выясняйте, действует ли это на них, поинтересуйтесь, как именно. Скажите им, до какой степени вам важно узнать их непосредственное впечатление, понять, чем зацепила их книга. Предупреждаю, вы наткнетесь на неожиданности и, конечно же, осознаете, до какой степени каждая история проста, однообразна, повторяется во всем, вплоть до глубочайшего убеждения читателя в том, что только он один переживает такое. А потом вы поймете, что они правы, одна и та же история никогда не бывает той же самой. Потому что человеческое время не идет вспять, потому что они всегда выдумывают что-то впереди себя, чтобы уйти подальше от изначальной ситуации — от бесконечных Адама и Евы. Напрасно стараются? Как знать! Когда отваживаешься потереться среди четырех миллиардов Адамов и Ев нашей планеты в самый разгар ядерной угрозы, что ж, это меняет все, на самом деле все, если говорить о жизненном опыте! Вот такие слова вам говорили, правда ведь? Время идет и влияет на типичную ситуацию, не смягчая ее, только и всего…
