— Казалось, Клиффорд не мог больше вынести вида миссис Гордон, он закрыл лицо рукой и отступил на шаг. Миссис Гордон следовала за ним с протянутой рукой, но не прикасалась к нему ни единым пальцем. «Я вижу, что за тобой стоит сатана», — повторяла она. Голос ее звучал громко и грозно. И всем нам показалось, что мы видим за ним сатану; мы протянули руки, указывая на него, и восклицали в один голос: «Сатана! Сатана!»
— Клиффорд пробирался мимо наших рядов, и хотя никто даже не прикасался к нему, он громко стонал, словно его били. Так, съежившись, добрался он до дверей. Когда он собирался открыть их, мы громко воскликнули: «Сатана! Сатана!» — и вдруг увидели, что он, как подкошенный, рухнул на пол. Когда мы подошли поднять его, он был уже мертв.
— Он был предатель, — сказал Ингмар, — и заслужил свою кару.
— Да, — подтвердили остальные, — он заслужил свою кару.
— А что, собственно, он хотел нам сделать? — спросил один из мужчин.
— Хотел погубить всех.
— Как?
— Этого никто не знает.
— И уже и не узнает…
— Хорошо, что он умер, — сказал Ингмар.
— Да, хорошо, что он умер, — повторили остальные.
Весь этот день колонисты провели в сильном волнении. Никто не знал, что, собственно, хотел сделать им Клиффорд, и исчезла ли опасность вместе с его смертью. Час за часом проводили они в молитве и пении псалмов в зале собрания, сознавая, что Сам Господь нынче вступился за них.
В течение дня они много раз замечали, что толпа всякого Иерусалимского сброда собиралась на пустырях вокруг их дома и смотрела на него. Колонисты думали, что Клиффорд собрал этих людей, чтобы они напали на их дом и выгнали гордонистов оттуда. Постепенно толпа исчезла, и день прошел без всяких событий.
Вечером миссис Гордон пришла к Ингмару, лежавшему в постели с перевязанной ногой, и горячо поблагодарила его за помощь.
— Ингмар Ингмарсон, — сказала она, — я хочу сказать, что мне доставило бы большую радость оказать вам за это тоже какую-нибудь услугу. Скажите, что вас так печалит, может быть я могу помочь вам?
Миссис Гордон хорошо знала, зачем Ингмар приехал в Иерусалим. Никогда бы она не обещала ему помощи в таком деле, но в этот день вся колония была словно выбита из колеи. Миссис Гордон казалось, что ничего ей так не хочется, как видеть Ингмара счастливым, потому что он оказал ей и колонии такую неоценимую помощь.
Услышав ее слова, Ингмар быстро опустил голову. Он долго раздумывал, прежде чем ответить.
— Сначала пообещайте, что не рассердитесь на мою просьбу, — сказал он.
И миссис Гордон дала ему в этом слово.
— Дело, ради которого я приехал сюда, по-видимому, займет много времени, — сказал Ингмар, — и мне будет очень скучно жить без работы, к которой я привык.
Это миссис Гордон хорошо понимала.
— Если вы действительно хотите оказать мне услугу, миссис Гордон, — продолжал Ингмар, — то для меня было бы очень важно, если бы вы сумели устроить так, чтобы Барам-паша отдал мне свою мельницу. Вы знаете, что я не давал клятвы не брать денег за труды. Так я получил бы работу, которая доставит мне большую радость.
Миссис Гордон понимающе посмотрела на Ингмара, который сидел с опущенными глазами. Она была изумлена тем, что он не просит ее о другом, а этой просьбе очень обрадовалась.
— Не знаю, почему бы мне не постараться помочь вам, — сказала она. — В этом нет ничего дурного. Кроме того, я буду очень рада исполнить желание Барам-паши.
— Да, я был уверен, что вы согласитесь помочь мне, — сказал Ингмар. Он еще раз поблагодарил ее, и они расстались, вполне довольные друг другом.
IV
Ингмар взял на себя заботы о мельнице Барам-паши.
Сам он был за мельника, но к нему постоянно приходили помогать то один, то другой из колонистов. Известно, что исстари, на всех мельницах заводится разное колдовство, и колонисты скоро заметили, что, проработав целый день на мельнице и наслушавшись шума жерновов, они уходили словно зачарованные.
Каждый, кто сидел и прислушивался к шуму жерновов, понимал вдруг, что они поют все одни и те же слова: «Мы мелем муку, мы зарабатываем деньги, мы приносим пользу, а что делаешь ты, что делаешь ты, что делаешь ты?»
И каждый, кто слышал их, чувствовал, как в нем просыпается непреодолимое желание зарабатывала хлеб в поте лица своего. Его словно охватывает лихорадка, когда он слышал шум мельницы, и невольно начинал размышлять о своем безделье и о том, что бы он мог сделать на пользу колонии.
Кто проработал хоть несколько дней на мельнице, тот не говорил уже ни о чем другом, кроме как о невозделанных долинах, которые можно было бы обратить в плодородные нивы, о горах, которые следует засадить лесом, и о заброшенных виноградниках, которые жаждут быть возделанными.
И после того, как мельничные жернова пели свою песню уже несколько недель, наступил день, когда шведские крестьяне, спустившись в Саронскую равнину, начали там пахать и сеять.
Через некоторое время они купили несколько больших виноградников на Масличной горе, а немного спустя принялись за исправление заброшенного водопровода в одной из долин.
После того, как шведы положили начало работам, американцы и сирийцы последовали их примеру. Они начали преподавать в школах, устроили фотостудию, делали снимки местности и продавали их путешественникам; в колонии устроили маленькую ювелирную мастерскую, где делали золотые вещи.
Мисс Юнг стала заведовать школой Ахмеда-эфенди, а молодые шведские девушки учили там магометанских детей шитью и вязанью.
Осенью уже во всей колонии царило оживление, как в муравейнике, всюду были жизнь и движение.
Оглядываясь назад, крестьяне вспоминали, что за все лето не произошло ни одного несчастья; с тех пор, как Ингмар взял на себя управление мельницей, не было ни одного смертного случая, и никто больше не жаловался на гибельное влияние Иерусалима.
Каждый был весел и доволен; еще сильнее полюбив колонию, все строили планы и затевали новые предприятия. Именно этого им и не хватало, чтобы чувствовать себя по-настоящему счастливыми. И теперь все гордонисты верили, что Сам Господь повелел им самим зарабатывать свой хлеб.
Осенью Ингмар передал мельницу Льюнгу Бьорну, а сам остался в колонии. Он, Бу и Габриэль начали строить на пустынных полях какой-то сарай, что держалось в строжайшей тайне. Никто толком не знал, для чего этот сарай предназначен.
Когда строительство, наконец, было закончено, Ингмар и Бу отправились в Яффу, где вели бесконечные переговоры с тамошними немецкими колонистами.
Через два дня мужчины вернулись на двух прекрасных гнедых жеребцах.
Эти лошади были куплены для колонии, и если бы султан или император постучался в дверь и сказал, что хочет присоединиться к колонистам, его едва ли приняли бы восторженнее и ласковее, чем этих двух коней.