— Крупный, — сказала она с довольным видом, но сейчас же она начала рассматривать головку ребенка. — Только, кажется, голова у него великовата, — заметила она.
— В нашей семье у всех детей большие головы, — заметил муж.
— А ребенок совсем здоров? — спросила мачеха, немного погодя, укладывая ребенка в колыбель.
— Да, — ответила жена, — он растет с каждым днем.
— А ты уверена, что он зрячий? — спросила мачеха, помолчав немного. — Он все время закатывает глаза, так что видны только белки.
Барбру вздрогнула, и губы ее задрожали.
— Зажгите огонь, и вы увидите, что он видит совсем хорошо, — сказал муж.
Жена быстро зажгла свечу и поднесла к глазам ребенка.
— Ну, конечно, он зрячий, — сказала она, стараясь казаться веселой и довольной. — Видите, как он следит за огнем.
Никто не возражал.
— Разве вы не видите, как он водит глазами? — обратилась она к мачехе.
Та ничего не ответила.
— Он хочет спать, — сказала Барбру, — вот глаза у него и закрываются.
— А как вы его назовете? — спросила мачеха.
— У нас в обычае называть старших сыновей Ингмаром, — сказал муж.
Жена перебила его:
— Я хотела тебя попросить, давай назовем его в честь моего отца Свеном.
Наступило тяжелое молчание; муж видел, что жена зорко следит за ним, хотя и делает вид, что смотрит в сторону.
— Нет, — сказал муж, — хотя твой отец, Бергер Свен Персон, и очень достойный человек, но мой старший сын должен называться Ингмаром.
И вот, когда ребенку было восемь дней, ночью у него случились судороги, а к утру он умер».
Ингмар отложил перо и взглянул на часы; было уже далеко за полночь.
— Боже мой, так я не успею до утра написать все, что нужно, — сказал он. — Не знаю, поймет ли господин пастор, как это было ужасно. Хуже всего было то, что мы совершенно не знали, что случилось с ребенком. По сегодняшний день мы не знаем, родился ли ребенок здоровым или в нем уже гнездилась болезнь.
«Нужно сократить письмо, — подумал он, — иначе я не успею закончить его к утру».
«Теперь я должен сказать господину пастору, — начал Ингмар, снова берясь за перо, — что в последнее время муж был очень добр к Барбру, и они жили между собой в полной любви и согласии, как и подобает молодым супругам. Но он думал, что вся любовь его еще принадлежит Гертруде и говорил себе: „Хотя я и не люблю Барбру, но я должен быть с ней ласков, потому что ей выпала на долю очень тяжелая судьба. Она не должна чувствовать себя одинокой. Пусть она знает, что у нее есть муж, который всегда ее защитит“.
Барбру недолго оплакивала ребенка, со стороны даже казалось, что она рада его смерти, а через несколько недель она совершенно успокоилась. Никто не знал, чувствовала ли она себя несчастной или сумела побороть в себе все мрачные мысли.
Когда наступило лето, Барбру уехала в лес на выгон, а муж остался один дома.
Вдруг им овладело какое-то странное чувство. Входя в дом, он невольно искал Барбру. Часто за работой он поднимал голову и прислушивался не раздается ли ее голос. Ему казалось, что в имении все идет не так, и не чувствуется прежнего покоя и уюта.
В субботу вечером он пошел в лес к Барбру. Она сидела на пороге избушки, сложив руки на коленях, и хотя увидела мужа, не пошла ему навстречу. Он сам подошел и сел возле рядом.
— Я должен тебе сказать, что со мной происходит что-то странное, — произнес он.
— Вот как, — заметила она, не прибавив ни слова.
— Я понял, что люблю тебя.
Она взглянула на него, и тогда он увидел, что она была такой утомленной, что едва открывала глаза.
— Теперь уже поздно, — сказала она.
Он испугался, видя, как она изменилась.
— Тебе не стоит жить здесь одной в лесу, — сказал он.
— Нет, мне очень хорошо, я хочу провести здесь всю свою жизнь.
Муж снова заговорил о том, что любит ее и не думает ни о ком другом. Он сам не сознавал своего чувства, пока она жила дома.
Но Барбру на все давала односложные ответы.
— Тебе следовало сказать мне это прошлой осенью, — сказала она.
— Ты уже разлюбила меня? — спросил он в полном отчаянии.
— О, нет, я не разлюбила тебя, — ответила она, стараясь казаться довольной.
В августе муж снова пришел к ней в лес.
— Я принес тебе печальные вести, — сказал он Барбру.
— Что случилось? — спросила она.
— Твой отец умер.
— Да, это особенно важное событие для нас с тобой, — сказала жена.
Барбру села на камень и знаком показала мужу сесть.
— Теперь мы свободны жить, как хотим, — сказала она. — Нам надо развестись.
Муж хотел ее перебить, но она не дала ему сказать ни слова.
— Пока был жив отец, это было невозможно, но теперь мы можем хоть сейчас начать развод, — сказала Барбру. — Ведь ты сам это прекрасно понимаешь?
— Нет, — возразил он, — я этого совсем не понимаю.
— Ты же видел, какой у нас родился ребенок?
— Ребенок был совсем здоровый, — ответил Ингмару.
— Он родился слепым и вырос бы идиотом, — возразила она.
— Мне все равно, каким бы он был, я только хочу, чтобы ты была моей.
Барбру сложила руки, и муж увидел, что она молится шепотом.
— Ты благодаришь за это Бога? — спросил он.
— Я все лето молилась об освобождении, — сказала она.
— Боже мой, — воскликнул Ингмар, — неужели я должен потерять свое счастье из-за этой глупой сказки!
— Это вовсе не глупые сказки! — воскликнула Барбру. — Ребенок родился слепой.
— Этого никто не знает точно, и если бы он остался жив, ты бы убедилась, что у него здоровое зрение.
— Но мой второй ребенок, в любом случае, был бы слабоумным, и теперь я не перестаю думать об этом.
Муж еще долго спорил с ней.
— Я хочу развестись с тобой не только из-за ребенка, — сказала она. — Я хочу, чтобы ты поехал в Иерусалим и привез назад Гертруду.
— Я никогда не сделаю этого, — с убеждением сказал он.
— Ты должен это сделать для меня, — сказала Барбру, — чтобы я снова обрела душевный покой. Это будет только справедливо. Ты сам видишь, что Господь не перестанет наказывать нас, если мы и дальше будем жить как муж и жена.
Она с первой же минуты знала, что настоит на своем, потому что совесть его была неспокойна.
— Радуйся, теперь ты сможешь загладить проступок, который совершил в прошлом году, — сказала она, — иначе ты будешь мучиться всю свою жизнь.
