— Зенон?.. А как же он вас обидел?
— Осыпал меня ужасными оскорблениями… При людях! Какой стыд!.. Какой стыд!.. Как я буду теперь в глаза людям смотреть!
Она всплеснула руками.
Собек почувствовал, как кровь прилила к лицу. Пока он думал, что пан Чинский обидел Марысю, то невольно принимал это со смирением, как действие высших сил, которым невозможно противостоять. Однако, узнав, что речь идет о Зеноне, он рассвирепел.
— Что же он вам сказал? — спросил пан Собек, пытаясь успокоиться.
Если бы Марыся не была так расстроена и взволнована, она никогда бы не разоткровенничалась. Будь у нее время подумать, она ни за что не рассказала бы о происшествии пану Собеку, человеку чужому. Но в эти минуты ей так хотелось, чтобы хоть кто-нибудь посочувствовал ей, что она все рассказала срывающимся от волнения голосом.
Слушая ее, Собек успокоился и даже рассмеялся.
— Что же вы на такого дурака обращаете внимание? Что он говорит, что собака лает, — все равно. Незачем волноваться.
— Легко вам так говорить…
— Легко не легко, это — другое дело, а Зенона даже в расчет принимать нельзя. Что он для вас?.. Плюньте и только…
— Если бы так, — она вытерла слезы. — Но ведь люди слышали, сейчас все разнесется по городку. Куда я глаза спрячу?
— Ой, панна Марыся, а зачем же вам глаза прятать? У вас совесть чиста, а это главное.
— Не каждый в это поверит.
— Кто сам чистый, порядочный, тот поверит, а злой и в костеле грязь найдет, но на них не стоит обращать внимание. Вот видите — он показал корзинку — к садовнику иду за клубникой. Не пройдетесь ли со мной? Хорошая клубника, очень крупная и сладкая.
Она улыбнулась.
— Спасибо, я тороплюсь домой… До свидания.
— До свидания, панна Марыся. Волноваться незачем.
Задержавшись на минуту, она сказала:
— Вы так добры ко мне. Я никогда этого не забуду.
Собек махнул рукой.
— Какая там доброта. Не о чем говорить. До свидания.
Напевая под нос мелодию танго, он пошел в сад. Там он насобирал клубники, поторговался, заплатил и вернулся домой. Он очень любил клубнику. Высыпав ее в две глубокие тарелки, истолок в ступке сахар, густо посыпал им ягоды, перемешал и поставил, чтобы пустили сок. Он любил все делать методично.
Тем временем уже вскипела вода для чая. Собек вынул из шкафа хлеб, масло. Это был его субботний ужин, а в качестве десерта ожидала тарелка сочной, ароматной клубники. Вторую тарелку он оставил на завтрашний обед.
Вымыв посуду, он вытер ее, поставил на место, снял со стены свою любимую мандолину и вышел.
Летом в субботние вечера вся молодежь была на улицах, главным образом, на Коровьем бульваре. Пан Собек все время встречал знакомых. С одними останавливался, разговаривал, шутил, с другими только раскланивался издали. Прошел Виленскую, улицу Наполеона, подошел к Трем грушками возвратился. Девушки старались завлечь его в свою компанию: всегда приятно послушать музыку. Он, однако, отказывался и гулял один, время от времени касаясь струн своей мандолины.
Проходя по улице Ошмянской, на крыльце у Лейзера, Собек увидел несколько парней, сидящих за столиками.
— Эй, — позвал один из них, — пан Собек, иди сюда, сыграй что-нибудь.
— Как-то нет желания, — отмахнулся тот.
— Что там желание, — отозвался другой. — Садись с нами, тогда и желание появится.
— А с вами я не сяду, — ответил Собек.
— Почему это?
— Потому что среди вас хам, а с хамами я не связываюсь.
Воцарилось молчание. Потом кто-то еще спросил:
— Кого это ты имеешь в виду, скажи-ка?
— Я не имею его в виду, — спокойно ответил Собек. — Я его презираю. А если интересуетесь, пан Войдыло, о ком говорю, то как раз о вас.
— Обо мне?
— Да, о вас, пан экс-семинарист! Я считаю вас хамом и в одной компании с вами быть не хочу.
— За что это ты человека оскорбляешь, пан Собек?
— Не человека, а быдло. Хуже быдла, подонка и хама.
— Ты что, пьян?!. — спросил Зенон.
— Пьяный?.. Нет, пан Войдыло, я непьющий. Совершенно трезвый. Я, в отличие от пана, в канавах не ночую, на молодых девушек не нападаю. Только пьяная свинья, извините, может невинную и беззащитную девушку на улице осыпать непристойными словами. Вот так.
Он взял несколько тактов вальса из «Осенних вариаций».
— Это он о той Марыське, что у Шкопковой работает, — заметил кто-то.
— Именно о ней, — подтвердил Собек. — О ней, на которую такие подонки, как уважаемый пан Войдыло…
— Заткнись! — крикнул Войдыло. — Хватит с меня.
— Пану хватит, а мне мало…
— Смотри за своим носом!
— И пан мог бы посмотреть за своим, только темно Издали не видно. Но ко мне ты не спустишься, потому что боишься.
Зенон рассмеялся.
— Придурок, чего это я должен бояться?
— Боишься получить по морде!..
— Прекратите, не стоит, — кто-то спокойно посоветовал с крыльца.
— Правда, не стоит руки пачкать, — спокойным тоном согласился Собек.
— Сам получишь по морде! — заорал Зенон.
И не успела компания удержать его, как он уже был внизу. В темноте все перемешалось. Раздалось несколько глухих ударов, а потом треск: прекрасная мандолина пана Собека разлетелась вдребезги от соприкосновения с головой экс-семинариста. Противники свалились на землю и покатились под забор.
— Отпусти, — послышался сдавленный голос Зенона.
— Получай, негодяй, получай, чтобы помнил! — слова Собека сопровождались глухими ударами.
— Нарвался на меня, так знай!.. Будешь трогать девушек?! Что?
— Не буду!
— Получай еще, чтобы запомнил!
— Клянусь, не буду!
— А еще получай, чтобы клятву помнил тоже! И еще! И еще!
— Братцы, спасайте! — заскулил Зенон.
Вокруг собралось несколько человек, увлеченных дракой. Однако никто не бросился на помощь. Собек пользовался всеобщим уважением, и даже те, кто не знал, из-за чего началась драка, допускали, что справедливость на его стороне, тем более что противником был всем известный дебошир. Дружки Зенона тоже не торопились выручать приятеля. В глубине души они с самого начала были на стороне Собека, ведь драку начал Зенон.
— Мужики! — крикнул кто-то из толпы. — Хватит! Прекратите!
— Перестаньте! — добавил другой.
Собек встал с земли. Из дому выбежал Лейзер с керосиновой лампой в руке. При свете можно было рассмотреть внешний вид Зенона: порванный костюм, под глазами синяки, кровоточащий нос. Пошевелив во рту языком, он выплюнул несколько зубов.