Дверь открылась, и они вошли. В те секунды, что родители задержались на пороге, Лешек все понял. На лице отца он заметил добрую, тихую улыбку, глаза матери покраснели от слез, а губы дрожали.
— Сынок! — прошептала она едва слышно.
Лешек бросился к ней и начал целовать.
— Мама! Мама!..
В этих двух с волнением произнесенных словах заключалось все: и боль, и упреки, и надежда, и обида, просьбы о прощении и само прощение. Страдания обоих и внутренняя борьба, взаимные оскорбления и мучительные хлопоты, жестокие решения и нежнейшее умиление — все вобрали в себя эти два слова: сынок, мама.
Они молча обнялись, желая только одного — чтобы ничто больше не омрачало радость примирения и обретения утраченного взаимопонимания.
Пани Чинская пришла в себя первой и тепло обратилась к сыну:
— Разреши, Лешек, познакомиться с твоей будущей женой.
— Мама! Присмотрись к этой девушке… Я люблю ее больше всех на свете. Но она заслуживает большего!
Марыся стояла, опустив глаза, смущенная и оробевшая.
— Мы с папой, — сказала пани Элеонора, — добавим наши чувства к твоим, сынок, и тогда, может быть, нашей общей любви окажется достаточно.
Она подошла к Марысе, обняла ее и сердечно поцеловала.
— Ты прелестна, дитя мое, и я верю, что твоя юная душа также прекрасна. Я надеюсь, что мы подружимся и у тебя не будет оснований считать меня своей соперницей, хотя мы обе любим одного парня.
Пани Элеонора улыбнулась и нежно погладила покрывшееся румянцем лицо девушки.
— Посмотри на меня, я хочу заглянуть в твои глаза, хочу проверить, сильно ли ты его любишь.
— Ох, сильно, пани! — тихо сказала Марыся.
— Я не пани для тебя, дорогое дитя. Я хочу, чтобы ты считала меня матерью.
Марыся наклонилась и припала губами к рукам этой высокомерной дамы, которая еще недавно была для нее совсем чужой, надменной, пугающей и недосягаемой и которую сейчас она имела право называть матерью.
— Позволь и мне, — пан Чинский протянул к Марысе обе руки, — поблагодарить тебя за счастье нашего сына.
— Это я благодаря ему счастлива! — улыбнулась, несколько осмелев, Марыся.
— Вы посмотрите, какая она красивая! — восторженно воскликнул Лешек, наблюдавший за всем происходящим в состоянии радостного изумления.
— Поздравляю тебя, парень! — похлопал его по плечу отец.
— Заслуженно, правда? — горделиво кивнул головой Лешек. — Но вы ее еще не знаете, а когда узнаете также, как я, то поймете, что она настоящее сокровище, олицетворение чуда!
— Лешек, — засмеялась Марыся, — как тебе не стыдно так обманывать родителей! После такой рекламы мама с папой будут искать во мне необыкновенные достоинства, подтверждающие ее. Тем тягостнее будет разочарование, когда они убедятся, что я простая и глупенькая девушка…
— Твоя скромность, — прервала ее пани Чинская, — уже сама по себе большое достоинство.
— Это не скромность, — покачала головой Марыся. — Прошу вас не думать, будто я не понимаю, кто я и как тяжело мне будет, сколько усилий и труда потребуется приложить, чтобы приблизиться к уровню того круга, в котором вы вращаетесь, чтобы не отталкивать и не позорить Лешека своим образованием и воспитанием. Я откровенно признаюсь — мне страшно, боюсь не справиться с такой задачей. И если, несмотря ни на что, я решилась на все возможные… разочарования… унижения… то только потому, что очень люблю Лешека…
Она говорила быстро, не поднимая глаз, а ее прерывистое дыхание свидетельствовало о том, что она высказывает самые сокровенные и волнующие ее мысли.
Лешек окинул торжествующим взглядом родителей, как бы говоря:
— Видите, какую девушку я выбрал?
— И если сегодня я такая счастливая и гордая, что становлюсь его женой, — продолжала Марыся, — то вовсе не потому, что каждая бедная девушка из магазина мечтает выйти замуж за богатого и красивого мужчину. Я, действительно, радуюсь, что он, зная столько прекрасных панн, равных ему по состоянию и положению, выбрал меня, сироту без роду, без племени. Я счастлива и горда, потому что он — самый благородный и самый замечательный человек, какого я знаю.
Пани Чинская привлекла ее к себе.
— Мы понимаем друг друга, дорогое дитя. И поверь, что мы уже смогли оценить благородство твоих намерений. Не сомневайся, у нас тебя не встретят неприятности, напротив, ты найдешь открытые сердца и самую искреннюю помощь. Не говори больше никогда, дорогая девочка, что ты сирота, ибо с сегодняшнего дня у тебя есть мы и дом, который с этого момента стал и твоим домом.
Марыся снова склонилась к рукам пани Элеоноры, чтобы поцеловать и чтобы спрятать слезы, которые застилали ей глаза:
— Вы такая добрая, — прошептала Марыся. — Я даже не представляла, что пани такая добрая… мама.
Пан Чинский тоже был тронут. Улыбнувшись и крякнув, он сказал:
— Ну а сейчас, раз уж мы вспомнили о существовании нашего дома, я думаю, будет лучше, если мы все вместе туда отправимся. Поможем Марысе упаковать веши, после чего заберем ее в Людвиково.
— Разумеется! — поддержала мужа пани Элеонора. — Нет нужды оставаться здесь дольше.
Марыся снова покраснела, а Лешек сказал:
— Видишь ли, мама… Я боюсь, что моей Марысеньке было бы немножко неловко. В Людвикове столько гостей, людей для нее совершенно чужих…
— Значит, ты хочешь позволить ей остаться здесь? — удивилась пани Чинская.
— Боже упаси! Но у меня есть идея: я бы хотел поехать с Марысей в Вильно.
— Сейчас?.. На праздники?
— До праздников еще пять дней. Нам нужно туда поехать по двум причинам: во-первых, мы должны отблагодарить почтенного Косибу, которого посадили в тюрьму за то, что он спас нам жизнь. Хочу поручить его дело Вацеку Корчинскому. Такой адвокат может выиграть любое дело. Я не прощу себе, если упущу хоть малейшую возможность отблагодарить человека, которому так обязан и который так безгранично привязан к Марысе.
— Да, это очень разумно, — согласилась пани Элеонора.
— А вторая причина заключается в пополнении гардероба моей королевы. Лично я не придаю этому никакого значения, но мне бы хотелось, чтобы среди людвиковских гостей она не чувствовала себя неловко. Надеюсь, что с помощью пани Корчинской мы решим этот вопрос.
— И здесь я согласна с тобой, — кивнула головой пани Чинская. — Но я не могу полностью положиться на вкус пани Корчинской, поэтому поеду с вами сама, чтобы лично заняться таким важным делом.
— Мама! Ты — ангел! — воскликнул Лешек.
Он, действительно, был бесконечно благодарен матери за такое решение. Ему хотелось, чтобы Марыся, перед тем как поехать в Людвиково, сблизилась с кем-нибудь из родных, чтобы ей легче было справиться со своим новым положением. Зная настоящий талант матери в общении с людьми, он не сомневался, что под ее влиянием такая интеллигентная и утонченная девушка, как Марыся, даже за столь короткое время научится многому, и прежде всего, раскованности в общении, что, как правило, в новом обществе дается далеко не каждому.
