— Не понимаю, какая тебе разница, — с невинным выражением лица ответила Донка.
— Значит, есть разница.
— А почему?
Василь опустил голову и угрюмо ответил:
— Потому что ты, Донка, мне очень нравишься.
— Я? — спросила она с неподдельным удивлением.
— Именно ты, — буркнул Василь.
— Боже правый, что тебе может во мне нравиться?
— Не знаю что… Откуда я могу знать. Все мне нравится.
— Смеешься надо мной? — непринужденно рассмеялась она.
Василь покраснел.
— Какие там шутки, — ответил он почти злобно, — когда я хочу на тебе жениться? Женитьба — это никакие не шутки.
— Ты на мне? — произнесла она почти шепотом. — Не могу поверить.
Василь нетерпеливо махнул рукой.
— Вот такие разговоры с бабами. Говорю ей четко, так она не хочет верить. Отец прав: с бабами труднее всего. Если бы мужику сказал: хочу на тебе жениться, тот бы дал человеческий ответ — да или нет.
Донка громко и заразительно смеялась.
— Ой, Василь, с мужиком бы поженился. Что ты говоришь?
Она прямо покатывалась со смеху. Обняв свои колени и спрятав между ними лицо, она беспрерывно смеялась, но, даже замолчав, не подняла головы.
Василь спросил:
— Ну, так что будет с нами?
Ответа не последовало, и он повторил вопрос:
— Донка, так как же?..
Она продолжала молчать. В сердце его прокралась горечь, и он заговорил, обращаясь как бы сам к себе:
— Я понимаю, что я не по вкусу тебе… Простой я парень, а ты образованная панна. И из города… Конечно, в городе интереснее жить. Кто хоть раз городской жизни попробует, тому деревня уже не по вкусу… Хотя вот профессору, например, наоборот, а он не лишь бы кто… Человек умный, бывалый… Но с тобой другое дело, потому что ты не одного лучше меня найдешь. Насильно мил не будешь… Я знал это, я знал, что ты не захочешь меня…
Голос его задрожал, и умолк, а спустя минуту он добавил безропотно:
— Но все-таки подумал, что спросить не грех…
Опять наступило молчание. Над прудом раздались первые лягушечьи трели. Солнце уже спряталось, с лугов потянуло свежестью. Донка встала и тихо сказала:
— Поздно уже. Пора домой.
После минутной радости, родившейся в ней, когда она услышала признание Василя, ее вдруг охватила грусть. Она поняла, что парень, который ей так нравился, никогда не станет ее мужем. Она пришла в ужас при мысли, что старый Прокоп, узнав обо всем, назовет ее неблагодарной. Приютил ее под своей крышей, а она отплатила ему тем, что вскружила голову его сыну. И действительно, она не скрывала от себя того, что с самого начала старалась понравиться Василю. Но родители его могут подумать, что она это делала для того, чтобы поймать богатого мужа. Возможно, это и правда, что говорил Василь, будто отец не хочет вмешиваться в выбор невестки, но он никогда не согласится с тем, чтобы ею стала несчастная сирота, бедная родственница, которая ест чужой хлеб.
Она медленно спускалась к лодке. Уже подойдя к ней, Донка обернулась и увидела за собой Василя. Он был бледен и такой грустный, каким она его еще никогда не видела.
В неожиданном для самой себя порыве она вдруг обвила его шею руками и прижалась губами к его губам. Она чувствовала, как его руки все сильнее обнимают ее, поднимают ее так, что она пальцами ног едва касается земли.
Внезапный всплеск воды заставил их очнуться. Ближайший поплавок раз за разом погружался в воду, взбаламученную хаотичными движениями рыбы, которая попалась на крючок.
— Должно быть, какая-то большая штука, — сказал Василь, но даже не двинулся с места и не разжал объятий.
— Отпусти же, — тихо произнесла Донка.
В ответ он только прижал ее сильнее, говоря:
— Вот видишь, какая ты… А я уже думал, что не любишь меня. И так тяжело мне на сердце стало…
— Я люблю тебя, Василь, очень люблю, но что нам от этого?
Он засмеялся.
— Что нам от этого?! А что должно быть? Поженимся, ты станешь моей женой, и так нам будет хорошо, как никому на целом свете.
Она грустно покачала головой.
— Нет, Василь. Я не могу стать твоей женой: твой отец никогда с этим не согласится.
— Не согласится? Почему?.. Он же сам сказал, что это мое дело. Сам он профессору так сказал. Почему же сейчас должен не согласиться?
— Потому что я бедная.
— Ну, так что? — уже менее уверенно сказал Василь. — Того, что у меня есть, нам на двоих хватит…
— Да, но твои родители захотят для тебя жену с приданым…
— А я не хочу никакой другой, — горячо заявил он. — Или ты, или никто другой. Я уже взрослый, а не недоросток какой-то и имею право сам выбрать себе жену, какую захочу. Вот и все. А если отцу не понравится, так у него ласки просить не буду Я здоровый, сильный, на хлеб сам заработаю. Свет большой.
— Что ты говоришь, Василь, — вздохнула Донка. — Ты же сам знаешь, что против воли отца не пойдешь.
Василь засопел. Действительно, его отношение к отцу основывалось на безусловном повиновении, и, хотя в горячем порыве ему могла прийти в голову мысль о том, чтобы ослушаться отца, он знал, что не сумеет, что если бы дошло до этого, все равно подчинился бы воле отца.
— Так или иначе, — сказал Василь, — прежде всего нужно спросить отца. В голове не умещается, чтобы профессору он говорил, что это мое дело, а мне запрещал выбрать невесту по сердцу.
— Потому что ему и в голову не придет, что ты можешь выбрать себе такую бедную, как я. И лучше ты его об этом не спрашивай.
— Почему я не должен спрашивать?
— А что же мне, несчастной, тогда делать? Твой отец выгонит меня из дому, назовет неблагодарной, скажет, что я ему так отплатила за его доброту. Нет, Василь, лучше не спрашивать.
Домой они возвращались грустные. Медленно и в глубоком молчании Василь работал веслами. Ни на миг он не мог согласиться с советом Донки. Конечно, сообщение отцу о намерениях по отношению к Донке могло вызвать его гнев, и этот гнев мог обернуться как раз против Донки. На такой шаг Василь не мог пойти. Значит, нужно было найти такой способ разрешения этого вопроса, чтобы Донке ничто не угрожало. А способ был только один: выяснить мнение отца, прежде чем ему говорить что-нибудь конкретное. Здесь, разумеется, Василь не мог рассчитывать на собственные силы и решил снова обратиться за помощью к профессору.
Закрепляя на берегу лодку, он сказал Донке:
— Вот увидишь, все будет хорошо. Самое главное, что уже знаю, что я тебе нравлюсь.
— Как никто другой, — прошептала она едва слышно.
