— Разумеется, — спокойно призналась Нина, — а в довершение всего была настолько наивна, что не предупредила службу об этом в случае твоего звонка.
Он иронично рассмеялся.
— О нет, ты не была наивной. Только ты не ожидала, что я позвоню, потому что была уверена в том, что я вовремя получил твое письмо. К сожалению, наиболее продуманные махинации иногда проваливаются: какая-то незначительная помеха — и все выходит наружу.
Лицо ее не отражало даже следа обеспокоенности.
Она спросила ровным тоном:
— И что же вышло наружу?
С выражением безразличия он сказал:
— Зачем нам затрагивать эти неприятные дела? Я не хочу вмешиваться в твою личную жизнь. Сегодня я уже не вправе делать это, так зачем?
— Так что же вышло наружу? — чеканя каждое свое слово, повторила она.
Он поднял голову и, не глядя на нее, сказал совершенно безразличным тоном:
— Если только непременно хочешь… Выяснилось то, что ты любовница ротмистра Корсака. Это он был у тебя вчера.
Кольский говорил это не только с убежденностью, но и с какой-то ожесточенностью. Самым неожиданным на свете было для него в этот момент то, что Нина взорвалась долгим раскатистым смехом.
— Ах, Янек, Янек! Мне должна льстить твоя ревность. К сожалению, в данном случае она совершенно беспредметна. Я думаю, что Корсак без большого сопротивления согласился бы на роль, которую ты ему приписываешь и, по крайней мере, на то, чтобы вообще быть в Варшаве, вместо того, чтобы мучиться на маневрах под Станиславом.
Кольский покачал головой.
— К сожалению, твой смех меня не убедил по той простой причине, что пан Корсак вообще не мучится на маневрах, а самым спокойным образом пребывает в Варшаве. Во второй половине дня вчера он был у тебя, а вечером — в собственной квартире, что я и проверил по телефону.
На лице Нины отразилось искреннее удивление.
— Но это же невозможно! Только позавчера я получила от него сообщение, где он пишет, что вернется не ранее чем через месяц. Это какое-то недоразумение.
— Здесь нет никакого недоразумения, — возмутился Кольский. — Я не собираюсь скрывать это от тебя. После двенадцати я позвонил ему на квартиру и спросил, могу ли я поговорить с паном ротмистром. Я услышал ответ, что он у аппарата и возмущен, что ему ночью не дают спать.
Нина усмехнулась.
— Ты просил ротмистра? И назвал фамилию ротмистра?
— Зачем же мне ее называть? Я не думаю, чтобы в одной квартире разместился целый эскадрон ротмистров.
Какое-то время она снисходительно смотрела на него и, наконец, сказала, цедя слова сквозь зубы:
— Эскадрон, разумеется, нет, а вот еще один мог быть, например ротмистр Супиньский, который на время отсутствия коллеги поселился в его квартире.
Кольский несколько растерялся, хотя тотчас же заметил:
— Это очень легко проверить.
— Разумеется, — согласилась Нина. — Перед тобой телефон, а рядом лежит абонентная книга, позвони и спроси.
Кольский подумал и ответил:
— Если ты думаешь, что я этого не сделаю, то ты ошибаешься.
В телефонной книге он нашел номер Корсака и позвонил. Он услышал какой-то незнакомый и грубый мужской голос, наверное ординарца.
— Я бы хотел попросить ротмистра Корсака.
— Пан ротмистр на маневрах, — ответил ординарец.
— А ротмистра Супиньского?
— Пан ротмистр будет только в четыре, — прозвучал ответ.
Он пробормотал "спасибо" и положил трубку.
Нина курила. Он действительно оказался в глупой ситуации. Для доказательства своих подозрений у него были два аргумента, и вот один из них рассыпался у него в руках. Оставался второй. Собственно говоря, и этого достаточно, чтобы убедиться в неверности Нины. Если у нее действительно не было близких отношений с ротмистром Корсаком, должен быть кто-то другой и он был наверняка — Кольский мог бы дать голову на отсечение.
— Вы не могли бы нажать кнопку звонка? — обратилась к нему Нина.
Он молча выполнил ее просьбу. В дверях появился санитар.
— Пригласите, пожалуйста, моего шофера, — распорядилась она.
Когда шофер вошел в кабинет, она спросила его:
— Павловский, ты не помнишь, где я могла вчера оставить свою лису?
— В машине пани не оставила, это точно. По приезде в гараж я убирал в машине и нашел бы. А вчера вы были только у парикмахера и в Константине…
— Действительно, — прервала она его. — Мне кажется, что я оставила ее в Константине, поезжай и забери. Я вернусь домой пешком.
— Слушаюсь, пани, — с усердием ответил шофер и вышел.
В кабинете воцарилось молчание. Нина неторопливо докуривала папиросу. Тщательно загасив ее в пепельнице, она встала, с полуулыбкой на лице кивнула Кольскому головой и, не сказав ни слова, направилась к двери.
Там она задержалась и холодно взглянула на него.
— Нина! — позвал Кольский.
— Чем могу служить?
Он чувствовал себя виноватым, пристыженным, скомпрометированным, осмеянным. Он был уверен, что она изменила ему. Но подобная уверенность с точки зрения рассудка являлась ничем иным, как истерикой. Тени фальшивых улик, потому что это были лишь тени, принял за достаточные доказательства ее вины. В своем воображении он создал теорию, не имеющую никаких реальных оснований, попросту высосал все из пальца. Унизил эту женщину, которая — он должен был себе признаться — сама снизошла до того, чтобы отдаться ему. Снизошла, хотя ее общественное положение, красота и культура предоставляли ей неограниченные возможности в выборе любовника. Ей следовало влепить ему пощечину за его подозрения, проигнорировать молчанием. Она проявила к нему снисхождение уже тем, что захотела объясниться, и сделала это так по-джентльменски, так изысканно и так болезненно, что это подействовало сильнее пощечины. Он вел себя как грубиян, как ревнивый сопляк.
— Нина! — начал он. — Я должен извиниться перед тобой. Я действительно поступил весьма опрометчиво и незаслуженно тебя оскорбил. Ты можешь меня простить?
Она иронически усмехнулась.
— О, не проси прощения преждевременно, потом можешь пожалеть. Проверь, не обманула ли я тебя. Проведи следствие, расспроси слуг, а может быть, я подкупила шофера и того ординарца. Найми детектива.
— Не издевайся надо мной, — сказал он покорно.
У Нины загорелись глаза.
— А действительно, найми детектива! С таким жалким ничтожеством, как я, следует поступать полицейскими методами. Я же твоя любовница не потому, что люблю тебя, а лишь потому, что для меня это одолжение и почет. Могла ли я мечтать о таком счастье? Я должна на коленях каждый день благодарить судьбу, иначе кому бы я была нужна?!
