Только сейчас она начала ощущать на лице, шее, на руках и ногах неприятный зуд. Тысячи комаров оставили микроскопические капельки своего яда, который сейчас, разъедая ткани, вызвал бесчисленное количество волдырей. На болоте она только сначала оберегалась от этих прожорливых насекомых, а позднее страх и смертельная усталость сделали ее бесчувственной к болезненным укусам.
Возле крыльца дома стояла пара лошадей, запряженных в бричку. На козлах дремал молодой парень. Люция вздохнула с облегчением: она догадалась, что он ждет Павлицкого. Значит, он еще здесь.
Дверь не была закрытой. Она вошла в просторные сени. Здесь ее встретил заливистый лай маленькой неуклюжей собачонки. Этот лай вызвал из дальних комнат старую женщину, которая окинула Люцию изумленным взглядом.
— Я доктор Люция Каньская. Извините меня за мой вид, но я пришла сюда из Муховки через болото. Здесь ли еще доктор Павлицкий?
Старушка сложила руки.
— Боже правый! Ночью через болото?!
— У меня был проводник, — пояснила Люция. — Могу ли я видеть доктора Павлицкого?
— Ну конечно, садитесь.
Она окинула озабоченным взглядом грязное платье Люции и белоснежные чехлы на мебели.
— Я не знаю, но, может быть, вы бы переоделись во что-нибудь сухое?
Она повернулась и быстро засеменила к приоткрытым дверям.
— Вицку, Вицку! — позвала она.
В сени вошел высокий широкоплечий мужчина со светлыми короткими волосами и здоровым румянцем на щеках.
— Это доктор Каньская, — пояснила старушка, — представь себе, она пришла сюда из Муховки через болото, сейчас, в эту пору. Позвольте представить вам моего сына…
Мужчина приблизился к Люции, поклонился и протянул руку.
— Юрковский. Я поздравляю вас с этой переправой. Я знаю эти околицы с детства, но, тысяча чертей, я не считаю себя трусом, однако ночью я не решился бы на такое геройство.
Люция усмехнулась.
— Это вовсе не геройство, а только необходимость, ведь речь идет о жизни человека. Я должна была как можно скорее добраться до доктора Павлицкого, а в Радолишках не было никакой возможности найти лошадей.
— Да-да, понятно. Доктор Павлицкий здесь. Сейчас я его приглашу, но, мама, нужно заняться пани. Ну и покусали же вас комары! Прекрасный пол не имеет никакого спасения от этой мерзости.
Он улыбнулся и потянулся рукой к усам. Но, верно, сообразил, что Люции в ее состоянии не до комплиментов, и сказал:
— Вы должны сейчас выпить водки, большую рюмку водки, настоянную на можжевельнике, иначе начнется какая-нибудь лихорадка. Мама, нужно найти какую-нибудь одежду. Ядя, правда, выше, но что-нибудь там найдется.
Старушка потопталась на месте.
— Ну, конечно, конечно.
— Я вам очень благодарна, — ответила Люция, — но прежде всего я хотела бы видеть доктора Павлицкого.
— Сию же минуту я иду за ним, — сказал пан Юрковский. — У бедняжки приступ: камни в желчном пузыре. Вот, видите, мама, как хорошо, что пани тоже доктор. Сейчас мы ее попросим и устроим целый консилиум. Так принесите же ей водки, а я уже иду за доктором.
Он исчез за дверью, а тем временем его мать принесла пузатый графинчик и рюмку. Люция с нескрываемым удовольствием выпила ее содержимое. Приятное ощущение тепла разлилось по всему телу. Ей мучительно хотелось сесть. Она едва держалась на ногах.
— Еще одна рюмка вам не повредит, — авторитетно заявила старушка. — Никакой закуски я вам не дам, потому что скоро садимся ужинать. За это время вы умоетесь и переоденетесь. Через болото! Боже правый! А кто это вас провожал?
— Подросток из Муховки, Антоний Сушкевич.
— А, тот бродяга? А где же он?
— Пошел обратно. Я не разрешала ему, но он уперся. Боюсь, чтобы не случилось какое-нибудь несчастье.
Старушка махнула рукой.
— Дурное черт не берет, — заключила она доверительно.
Дверь открылась, и вошел доктор Павлицкий. До настоящего времени они были знакомы только внешне. Люция знала, что Павлицкий недоброжелательно относится к профессору Вильчуру, а значит, и к ней, и к их присутствию в окрестностях Радолишек. Они не составляли ему угрожающей конкуренции, так как лечили только бедноту, да и то бесплатно или почти бесплатно, в то время как его пациентами были преимущественно землевладельцы, которые не обращались за помощью к Вильчуру по той простой причине, что профессор принимал только в больнице и по усадьбам ездить не хотел. До сих пор было лишь два случая, когда он согласился принять богатых пациентов, но тогда речь шла о серьезных хирургических операциях, и этих пациентов, хотя и неохотно, направил сам доктор Павлицкий, потому что хирургия не была его специальностью. Между Павлицким и Вильчуром был давний конфликт, правда зарубцевавшийся, но живой в памяти Павлицкого. Конфликт этот закончился для него почти компрометацией, поэтому Люция и не надеялась на радушный прием.
И действительно, Павлицкий вошел с холодным, неприступным видом. Это был высокий, слегка располневший мужчина лет сорока, одетый в очень светлый и хорошо отутюженный костюм. Он едва поклонился и обратился к Люции:
— Вы хотели видеть меня?
— Да, пан доктор. Я Люция Каньская, работаю с профессором Вильчуром.
Он протянул ей руку.
— Рад вас видеть и слышать. Чем могу служить?
— Вся моя надежда на вас. В аптеке в Радолишках нет противостолбнячной сыворотки, а я боюсь медлить.
— Кого же это покусала бешеная собака? — поинтересовался доктор.
— Профессора Вильчура. Павлицкий не мог справиться с собой.
— А… Профессора Вильчура…
— Да. В аптеке мне сказали, что пан доктор недавно покупал сыворотку.
— Во сколько это случилось?
— Около пяти часов вечера.
Павлицкий насупился.
— Ну, если так, то никакой серьезной опасности нет. Профессор Вильчур успеет вовремя доехать до города.
— Однако бывают случаи, — заметила Люция, — что даже незначительное промедление невозможно исправить. Если у вас, пан доктор, есть сыворотка, я была бы вам бесконечно благодарна.
Павлицкий нахмурил брови. Люция понимала, что он колеблется, что борется с самим собой, что не может принять решение.
Наконец он сказал:
— Я не помню точно, кажется, осталось, но в любом случае у меня ее нет с собой, только в Радолишках.
— Я была у вас дома, и жена сказала, что без вашего распоряжения она ничего не даст. Если бы вы были настолько любезны и написали записку…
Павлицкий отрицательно покачал головой.
— Это ничего не даст. Все лекарства закрыты, а ключи из принципа я никому не даю.
