Однако хорошо, что вспомнилась мне Даниель Дарье. Я еще не видела ее последнего фильма, а от Мушки знаю, что Тото уже смотрел его дважды. Она действительно очаровательна, эта Даниель, но нос у нее некрасивый. От такого болвана, как Тото, всего можно ожидать. У него хватит ума поехать к ней и в Голливуд. Но ничего это ему не даст, потому что я читала в «Кино», что она замужем и любит мужа. А деньги Тото ей безразличны. Сама зарабатывает миллионы.
Мне уже не раз приходило в голову, что и я могла бы играть в фильмах. Если говорить о красоте, то я наверняка не уступаю ни одной из наших кинозвезд и могу посоревноваться и со многими зарубежными. Со своим ростом 160 сантиметров и весом 53 килограмма я бы выглядела фигурой не хуже самых выдающихся. К тому же я фотогенична. Вполне понятно, я не стремлюсь стать актрисой вообще, но сыграть раз, скажем, под псевдонимом, мне очень хотелось бы. Думаю, что и Яцек не имел бы ничего против. Ведь играла когда-то княжна Сапежина и другие девушки из высшего света. В пансионе я не раз принимала участие в любительских спектаклях, и наш полонист (а он в этом разбирался) говорил, что я имею несомненный талант.
Эта идея так увлекла меня, что я решила тут же звонить Тото, — пусть найдет среди своих знакомых кого-нибудь, кто мог бы устроить меня в кино. К сожалению, Тото не было дома.
Мы с Яцеком на часок поехали в кафе «Европейское», встретили там много знакомых. Я уговорила всех пойти в кино, а потом пошли ужинать в «Бристоль».
Едва переступив порог ресторана, я увидела ее: она сидела с дядей Альбином, юристом Непшицким и еще одним паном, который все время вертится на скачках. Я искоса следила за Яцеком. Он делал вид, что не смотрит в ту сторону, однако слегка побледнел и чувствовал себя, видимо, неловко. Нетрудно было догадаться почему.
Уже то, что он увидел ее неожиданно, непременно должно было вывести его из равновесия. К тому же, несомненно, поразило его и ее общество: дядя Альбин. Правда, Яцек не поддерживал с ним отношений и знал, что никто из семьи не общается с дядей, но все же это зрелище наверняка его всполошило. Это я сообразила сразу.
Правду говоря, я немного надеялась, что мы застанем ее здесь, и мне было интересно, как они оба будут реагировать. Но мисс Норман вела себя вполне непринужденно. Она несколько раз взглянула в нашу сторону, но сделала это с очевидным равнодушием, и создавалось впечатление, что она вообще не знает Яцека. Но раз их глаза встретились. Я напрягла все свое внимание, чтобы ничего не пропустить. Во взгляде Яцека был гнев, ее глаза скользнули по нему без всякого выражения.
Это, несомненно, опасная женщина.
Я умышленно начала ластиться к Яцеку. Делала это очень демонстративно, тем самым вызывая его на взаимность. Правда, он пытался как-то сдержать меня, но я не уступала. Наконец я сказала ему, что хочу танцевать. Он на мгновение заколебался, но я, опасаясь, чтобы он не придумал какую-то отговорку, встала и протянула к нему руки.
Я видела, что он раздражен, потому что улыбался неестественно. Итак, когда мы оказались среди танцующих пар, я вполголоса сказала ему:
— Не понимаю, что с тобой происходит?
— Со мной? — переспросил он, чтобы выгадать время.
— Раньше ты так любил танцевать.
— Почему раньше? — притворился он возмущенным — Я всегда люблю танцевать с тобой.
— Почему же тогда у тебя такое лицо, будто тебя ведут на эшафот?
— Что ты выдумываешь? — неискренне засмеялся он.
— Ты ведешь меня так неестественно и с таким видом, будто пригласил меня просто из вежливости.
Яцек поморщился.
— Ты предъявляешь мне какие-то странные претензии. Я немного устал. Вот и все.
Мы как раз двигались мимо столика той женщины. Я нежно погладила Яцека по руке. Правда, она этого не заметила, но Яцек покраснел, и я увидела, как у него сжались челюсти. Наверное, он очень боится этой женщины.
Я коварно сказала:
— Ты ведешь себя так, будто хочешь показать, что тебе неприятны мои ласки.
Яцек слегка нахмурил брови и, стараясь придать лицу любезное выражение, сказал:
— Ты же знаешь, что это неправда.
— Возможно, — не унималась я. — Но ты хочешь, чтобы все тут думали, что это правда.
— Уверяю тебя, Ганечка, что все это тебе просто кажется.
— А я тебя уверяю, что никогда больше с тобой не буду танцевать.
— Я действительно тебя не понимаю. Ты упрекаешь меня в том, чего вообще нет. Ведь не так уж трудно понять, что человеку иногда, не хочется танцевать.
— Почему же, я это понимаю. Но зачем же ты тогда пригласил меня на танец?
Яцек прикусил губу.
— Прости, но ты сама захотела.
— Ну и что?.. Ты мог сказать, что тебе не хочется, что я уже до смерти тебе надоела, что… Разве я знаю… Что ты стесняешься со мной танцевать, что…
Он остановил меня, крепко сжав мою руку. Был очень зол. Не знаю почему, но меня охватило такое раздражение, что я не могла сдержать язвительных слов:
— Если хочешь, чтобы я закричала от боли, сожми мне руку чуть сильнее.
— Слушай, Ганечка, — сказал он сдавленным голосом, — чем я перед тобой провинился?.. Признаюсь, я не хотел танцевать и, если бы ты не встала, я попросил бы тебя выбрать другого партнера. Но если уж ты встала, мне не оставалось ничего другого, как тоже встать.
— Да, — согласилась я, — возможно. Но не считаешь ли ты, что, танцуя с женой, следовало бы по крайней мере делать вид, что это для тебя не мучение?
Оркестр закончил играть, и мы вернулись к столику, отчужденные и возбужденные спором. Из-за трусости Яцека (а может, и из-за моего раздражения) сорвался весь мой план. Мне хотелось показать той выдре, как влюблен в меня Яцек. А получилось совсем наоборот. Даже за нашим столиком все заметили, что мы ссорились, и кое-кто даже отпустил по этому поводу несколько неумных острот.
Во время следующего танца появился Тото. Он, конечно, сейчас же пригласил меня, но я отказалась.
И здесь Яцек показал, на что он способен! Когда снова заиграли вальс, он встал и с улыбкой склонился передо мной. Пожалуй, преодолел в себе страх перед той женщиной или испугался, что я на него серьезно рассердилась. Во всяком случае, это было еще одно доказательство того, как сильно он меня любит. Ах, если бы я могла ему сказать, сколько благодарности испытывала к нему в тот момент!
Он был очень мил, а так как вальс он танцует превосходно, то мы привлекали к себе всеобщее внимание. Когда во второй половине мы немного замедлили темп, он наклонился к моему уху и шепнул:
— Ну, а теперь хорошо?
Врожденное упрямство не дало мне уступить сразу.
— Так должно было быть и тогда, — ответила я.
— Твоя правда, дорогая. Только, видишь, тогда это было бы неискренне, а сейчас — от души. — Он помолчал и добавил: — Я люблю тебя так, как никого и никогда уже не буду любить.
