— У Костанецких? Почему?
— Разные были причины домашнего происхождения, — избегая вопроса, ответила Анна. Она не собиралась делать тайны из нападения Кубуся, но не любила говорить о вещах неприятных. — Скажи мне лучше, чего ты не понимаешь?
— Ты красива; я вижу тебя в своем воображении целый день и с точностью помню твои фотографии, но все-таки каждый раз, когда встречаю тебя снова, ты бываешь бесконечно красивее, чем я мог себе представить. И вот этого как раз я понять не могу. В порядке вещей должно быть наоборот.
— Но ты не жалеешь об этом? — игриво спросила она.
Он внезапно нахмурился.
— Марысь! — она легко потянула его за рукав.
— Не жалею ли? Это должно быть моей трагедией.
— Глупый ты. Пойдем обедать.
Они свернули за угол и вошли в ресторан. Как обычно в это время, здесь было пусто. Только за несколькими столиками сидело пять или шесть молодых женщин, быстро справляющихся с обедом.
— Удивительно, — заметила Анна, — только женщины.
— Что ты говоришь? — откликнулся Марьян.
— Я говорю, одни женщины. Где деваются мужчины?
— В барах. Едят в барах. Они должны есть быстро. Вообще и женщины ходят в бары. Эти, что здесь, наверное, начальство, традиционалистки, завсегдатаи. Посмотри, те две едят даже суп. Гастрономический анахронизм. Есть такая индийская драма седьмого века «Маляти и Мадхава», автор которой, если не ошибаюсь Бхаватхути, хочет доказать, что стоит на страже традиции, что она сосуд, в котором хранятся давние обычаи. После него в шестнадцатом веке того же мнения придерживался Бальтазар Кастильони. Да и наш Гурницкий утверждал что-то в этом роде. Зато еврейские мудрецы, Платон например, а из более современных Вейнингер, придерживаются иного взгляда. Все эти мыслители были, увы, мужчинами.
— А что говорят мыслительницы?
Дзевановский рассмеялся.
— Однажды я разговаривал об этом с доктором Щедронем. Так вот он утверждал, что мыслительниц не было, потому что женщина даже когда думает, и тогда лишь мечтает.
— Но, Марьян, ты же не станешь утверждать, что на свете не было ни одной мудрой женщины! — возмутилась Анна.
— Определенно были. Так я, по крайней мере, думаю. Ни одна, однако, не оставила после себя трудов, которые бы это подтверждали. Зато в практической жизни они чаще мудрее мужчин, но для этого вовсе не нужно быть мыслительницей.
— Наверное, и мечтательницей тоже.
— Кто знает?.. Существуют два типа абстракции. Один заключается в создании общих понятий, другой — в выработке впечатлений. Это, пожалуй, следует дифференцировать: оперирование понятиями и оперирование впечатлениями. Второе, скорее, является фантазией, сферой артистов и женщин. А встречаются и женщины, и артисты, одаренные как большой фантазией, так и практическим смыслом. Но возвращаясь к тем женщинам и к их супу… Мне кажется, что они представляют исключение вместе с супом…
— С супом?
— Да. Вообще у женщин необычайно развита способность приспосабливаться. Они акклиматизируются в новых условиях и ассимилируются в незнакомой среде значительно легче и быстрее, чем мужчины.
Анна вспомнила Владека Шермана, который говорил то же самое. Только он утверждал, что это — «плазма».
— Женщины представляют главную и важнейшую часть человеческого вида, — рассуждал Владек. — В женщине сохраняется плазма в незаряженном состоянии. У мужчины произошла дегенерация плазмы посредством духовного развития. Он создал философию, религию, науки, этику и право. Он отдалился от природы и поэтому разучился приспосабливаться. Женщины ее сохранили. Если бы не мимикризм непораженной плазмы, человечество уже давно бы исчезло.
— А консерватизм? — заметила тогда Анна. — Ты же сам не один раз упрекал нас в консерватизме.
— Консерватизм — это уже приобретение цивилизации и как раз продукт мимикризма женщины. Консерватизм образовался в результате патриархата, а патриархат создал условия, вне которых в эпоху всеобщего господства женщина не могла существовать. Незамужних матерей выгоняли из дома и из города. Брак стал единственной формой существования, а консерватизм — инертной тенденцией, которая уже сейчас сводится к нулю.
Когда Анна повторила это пани Гражине, то услышала от нее, как всегда, простое и ясное объяснение:
— Во-первых, я консерватор, а ты считаешь меня такой неразумной, что я стала им только по инерции?.. А во-вторых, задумайся над вопросом: кто заинтересован в сохранении института семьи и кто поэтому создал патриархат — женщины, для кого это так важно, или мужчины, всегда склонные к военным походам, охоте, путешествиям и к… непостоянству?
А Марьян говорит, что женщины не могут быть мыслителями! Такая тетушка Гражина всегда знает, о чем думает. Анна не могла удержаться, чтобы не выдвинуть этот аргумент. Дзевановский слушал внимательно. Как ей нравилась в нем эта черта. Как она ценила в нем то, что он никогда ни одного высказывания не отбрасывал пренебрежительно, что каждое принимал с одинаковой добросовестностью и, признавая аксиому Плинюшевского о том, что нет ничего определенного, в то же время не позволял себе относиться априори даже к самому мелкому вопросу, к задачам, в которых иные сыпят градом аксиом.
Дзевановский говорил:
— Пани Гражина, несомненно, существо мыслящее. Ее аргументы подобраны интеллигентно, если идет речь о результате, поскольку она убедила тебя. У многих женщин следует признать ловкость или, если хочешь эвфемизм, — espritd'apropos в поиске эффективных контраргументов. В данном случае можно было бы действительно усомниться в некоторых поспешных выводах, поставить серьезный знак вопроса к консерватизму, например, самой пани Гражины… Хм… Считать себя консерватором?.. Но это еще не решает вопроса. Вопрос интерпретации самого названия и функции мировоззрения остается открытым… Но вернемся к супу. Хорошо? Обратимся к моде.
— В одежде?
— Во всем. Однако, чтобы не расширять задачу, ограничимся модой в одежде, в прическах и т. п. Тут, кажется, Платон больше прав, чем граф Кастильони, так как сам факт повсеместности и беспрестанной изменчивости моды свидетельствует о небольших симпатиях женщины к традиционализму. Наоборот, почти каждая способна к дальнейшим пожертвованиям, к физическим страданиям и даже к риску стать смешной, только бы не опоздать в перемене. Можно, правда, усматривать в этом инстинкт соперничества, но с момента, когда это движение становится постоянным и массовым, индивидуальные импульсы, наверное, играют здесь небольшую роль.
Анна посмотрела на часы. Она очень высоко ценила разговоры с Марьяном, хотя обычно спустя какое-то время ее начинало утомлять уже то, что содержание этих разговоров не имело никакой связи со срочными и более близкими делами. «Мир мы все равно не изменим, — думала она, — а в нем нужно жить». А Марьян как раз не умел этого и потому ее обязанностью было следить, чтобы он не отдалялся слишком далеко от обычных жизненных потребностей.
