И Анна готовилась к оказанию соответствующего влияния. Готовилась с обеда до поздней ночи, когда наконец уснула, не дождавшись возвращения Кароля.
На следующий день он спал до полудня, зато начали поступать новости о нем. Они приходили из разных источнике, но смысл их был один, и Анне пришлось поверить им. Оказалось, что Кароль — любовник пани Патзеловой, богатой вдовы, которой уже за пятьдесят.
Это было так мерзко, что Анна в тот же день уехала бы с Литуней, если бы не простуда малышки. Правда, бонна уверяла, что ничего серьезного нет, что просто «где-то простыла и все», но худоба Литуни, бледность ее личика и необычная нервозность поразили Анну. В довершение всего она узнала, что доктора не вызывали вовсе, а когда она пошла к нему с девочкой, оказалось, что у Литуни серьезный бронхит.
Ребенка следовало сразу уложить в постель. Дежурство возле нее было для Анны счастливым предлогом, чтобы не встречаться с Каролем. Любая мысль о нем вызывала сейчас в ней безудержный гнев и презрение. Чем же он, собственно, был? Жалким ничтожеством, пользующимся плодами тяжелого труда собственной жены, и вдобавок содержанием старой женщины, бессовестным любовником, афиширующим публично свои отношения.
Когда он на цыпочках вошел в комнату Литуни, Анна закусила губу, чтобы не выставить его грубыми словами. Она решила молчать, не дать ему возможности для каких-то объяснений, для уверток и омерзительного вранья. Просто она ни о чем не хотела знать.
— Тише, — произнесла она, — ребенок спит.
— Приехала? — спросил он шепотом.
У него были синяки под глазами, а лицо отекшее.
— Да, — нетерпеливо ответила она.
Он приблизился к ней и наклонил голову, чтобы поцеловать в губы. С каким бы удовольствием она влепила ему затрещину!
— Перестань, — только сказала она и закрылась рукой.
— Так… так ты меня встречаешь, — вздохнул он, — ну, что ж…
— Выйди, ребенок спит, — поспешно прервала она.
— Очернили меня?
— Никто тебя не чернил. У Литуни температура. Оставь нас.
С минуту он стоял не двигаясь, потом махнул рукой и повернул к двери.
— Ты не можешь выйти сейчас и поговорить со мной? — спросил он, держа руку на ручке двери.
— Нет. Уходи.
Он вышел, но она все время слышала его неровные шаги в соседней комнате.
Нужно было принять последнее решение: завтра же утром пойти к какому-нибудь хорошему адвокату и предпринять шаги по оформлению развода. В течение нескольких месяцев вопрос будет решен. А она пока заберет Литуню в Варшаву. С Каролем она вовсе не собирается разговаривать. Пусть это сделает адвокат.
Ночь она снова провела возле Литуни. Тестю, который прислал через бонну просьбу, чтобы Анна сейчас навестила его, она решительно ответила, что не может оставить ребенка. Просто она почувствовала физическое отвращение при мысли, что там на лестнице ее караулит Кароль. Около полудня ей удалось выйти незамеченной в город. Визит к адвокату длился недолго. Возвращаясь, она встретила двух знакомых, которые, разумеется, постарались представить ей новые сведения о похождениях Кароля. При этом они наблюдали за ней с большим интересом. Как все-таки это гадко!
К счастью, температура у Литуни спала, и доктор сказал, что, соблюдая необходимые осторожности, ребенка можно забрать в Варшаву.
Ближайший поезд уходил через четыре часа, и Анна быстро начала упаковывать вещи Литуни. Она знала, что ее адвокат сейчас беседует с Каролем, и ей хотелось уехать из дому до того, как он вернется.
Однако она не успела. Кароль пришел хмурый и, уже не пытаясь поздороваться, тяжело опустился на софу.
— Я вижу, ты собираешь вещи Литуни, — сказал он, глядя в пол, — но, наверное, ты и не предполагаешь, что я могу не согласиться отдать ребенка.
Анна побледнела и старалась держать себя в руках, чтобы не взорваться.
— На развод я согласен, — продолжал он, — но ребенок останется со мной.
— Наверное… наверное, у тебя уже совсем нет совести? — спросила она прерывающимся голосом.
— Я люблю Литуню, — пожал он плечами.
— Ты лжешь! Лжешь!
— Не лгу. Кроме того, я убежден, что ты… простишь меня когда-нибудь и Литуня как раз склонит тебя к… возвращению и к тому, чтобы ты простила меня.
Если бы у него хватило смелости посмотреть сейчас ей в глаза! Он понял бы тогда, что такое презрение и такое отвращение не проходят.
— Ты нуждаешься в деньгах, которые я зарабатываю? — спросила она.
Он встал, а скорее, вскочил с места. Его лицо исказилось какой-то дикой гримасой. Казалось, он давится. Посиневшие губы с трудом хватали воздух. Анна никогда не видела его таким и почувствовала обычный физический страх. Однако он постепенно успокаивался, стоя с беспомощно опущенными руками и глотая слюну, как будто хотел что-то сказать, но не мог. Наконец, усмехнулся и вышел.
Спустя час служанка принесла письмо:
«Забери Литуню. Забрала себя, возьми и ее. Но знай, что даже грязный и несчастный человек может любить. Люблю тебя, и да простит тебя Бог».
Анна бессознательно снова и снова читала эти нелепые, отчаянные, лицемерные и мучительные слова. Она не могла найти отклика в своей душе, не понимала смысла их. Как мучительно не знать, что чувствуешь! Ее охватывали жалость и гнев, отвращение и сожаление, обида за себя и за ребенка, сочувствие к собственной судьбе.
«…Да простит тебя Бог», — глаза Анны задержались на этой бессовестной патетической фразе.
Его, как раз его должен простить Бог, его подлость и его бесстыдство!
Негодование возрастало. Она лихорадочно стала укладывать вещи. У нее не было сил, чтобы заставить себя поговорить с тестем. Наспех написала прощальное письмо, заплатила бонне задолженность и поехала с Литуней на вокзал.
Литуня вела себя спокойно. Видимо, понимала важность перемен, происходящих в ее жизни, хотя реагировала на них едва заметной улыбкой и часто прижималась к маме. Каждое прикосновение доверчивых ручонок Литуни наполняло Анну невысказанной радостью. С трудом она сдерживала слезы.
Это начинался новый период их жизни. Они сейчас одни, правда не совсем, потому что Литуня найдет в Марьяне лучшего отца, умнее и сердечнее. О! Анна была уверена в этом.
Сейчас они на один день задержаться в Варшаве и в Мазуты уже поедут втроем. Даже лучше, что ребенок в деревне проведет эти несколько недель сразу с Марьяном. Они должны привыкнуть и полюбить друг друга.
В Варшаве Анну встретило некоторое разочарование: Марьян уже уехал вечерним поездом или уже был в Мазутах.
День Анна провела в магазинах, покупая белье и платьица Литуне. Побывала она с Литуней и у детского врача, который обнаружил у девочки анемию и назначил специальное лечение. На следующее утро они поехали в Люблин, откуда еще несколько километров нужно было трястись в бричке по очень ухабистой дороге.
