— Нет, папа, сейчас не могу. Мне нужно завтра во второй половине дня быть в Варшаве.
— Ты договорился с… ней?
— С ними, — поправил отца Фред.
— Ночуешь здесь, в гостинице?
— Нет, ночью выезжаю. Я на машине.
— Без шофера?
— Сам за рулем.
— Ну так, дорогой мой, не пей же, ради Бога, еще разобьешься.
И отец отодвинул рюмку сына.
Они простились теплее, чем обычно. Фред, уходя, еще слышал слова отца:
— Ты не представляешь, Кароль, как он любит ее.
Проходя через холл, Фред обратился к официанту:
— Прошу принести мне бутылку коньяку и счет в номер. Я сейчас уезжаю.
— Рад служить пану барону, несу сию же минуту, — отвесил низкий поклон официант.
Часть III
— Марыня, если ты найдешь редиску по семьдесят грошей за пучок, — заканчивала распоряжения Кейт, — возьми, пожалуйста, два. Если будет дороже, сделаем зимний салат. Мне кажется, что в банке еще осталось несколько грибов, и помни, Марыня, пожалуйста, что в тушеную говядину не нужно добавлять даже горошинки перца, потому что это вредно хозяину, а в его крем положи на две ложки сахара больше, чем всем остальным. Он говорил прошлый раз, что крем был не сладкий.
— Хорошо, я могу, но тогда он был слишком сладкий.
— Если ему так нравится, не о чем говорить. А мяснику скажи, что заплатим после первого.
Кейт взяла исписанный каракулями листок и вышла. Погасив свет в столовой и в комнате Гого, она подумала, что он никогда не выключает за собой свет, а плата за электроэнергию повышается ежемесячно. В комнате Гого было слишком жарко, и она открыла окно, чтобы проветрить помещение перед сном. Февраль этого года был по-весеннему теплый. Температура не падала ниже нуля, и снега в городе не было совсем. Она заглянула в кабинет, который служил им одновременно и комнатой для приема гостей. Гого сидел в халате за письменным столом.
«Значит, сдержал обещание, — улыбнулась она потихоньку, — разделся и следовательно уже не выйдет, даже перед ужином не выпил и рюмки водки».
Он разрабатывал организационный план проектируемого еженедельника, в который, кстати, Кейт не верила, равно как и ни в одну из затей Кучиминьского. Гого, однако, загорелся этой идеей и даже расчетами доказал, что через год журнал будет давать более восьмидесяти тысяч дохода, из чего на долю Гого, как администратора и одного из главных участников, придется не менее тридцати тысяч в год.
Однако она уже окончательно потеряла веру в способность Гого самостоятельно работать и, оценивая ситуацию реально, хотела лишь одного, чтобы он получил какую-нибудь хорошую должность. Но и здесь пришлось сражаться с его нежеланием быть у кого-то в подчинении. В начале января, благодаря поддержке князя Залуцкого, Гого занял место заместителя директора управления делами его брата. Спустя четыре дня он отказался от работы, к великому сожалению Кейт. Барон Ирвинг уже дважды предлагал ему вполне достойные места: раз в промышленности Силезии, а второй — в Бориславле. Гого не согласился, потому что не хотел уезжать из Варшавы.
Сегодня снова барон прислал письмо, приглашая Гого на завтра к девяти часам утра, и Кейт, главным образом поэтому, умоляла его не идти в ресторан, откуда он всегда возвращался под утро и спал потом до обеда, чтобы остаток дня пить сифонами газированную воду и съедать по несколько лимонов. Она дрожала от страха за исход разговора, предчувствуя, что пан Ирвинг уже больше ничего не предложит, он ведь и так проявил, учитывая времена, небывалую заботу о Гого, хотя Кейт не сомневалась, что делал он это исключительно по просьбе сына. Она была бесконечно благодарна Фреду за это и за его деликатность, ведь она его никогда и ни о чем не просила. Он был настолько тактичным, что ни разу не вспомнил о своих обращениях к отцу, даже наоборот, делал вид, что ничего не знает.
Она закрыла окно, задернула шторы и вошла в кабинет. Гого поднял голову.
— Если дать трехцветные обложки, — сказал он, — стоимость повысится на пятнадцать процентов. Твое мнение на этот счет.
— Я думаю, что цену одного экземпляра следует снизить до возможно допустимых границ. У людей нет денег. В таких условиях логично избегать всякого рода ненужных излишеств.
— Потому что ты всегда боишься риска.
— Я не вижу тут риска, это…
Зазвонил телефон. Кейт подняла трубку и услышала хриплый, грубый голос Залуцкого.
— Можно ли пригласить пана Зудру? Это Залуцкий.
Когда он звонил вечером, то всегда притворялся, что не узнает ее, но она прекрасно понимала, о чем идет речь: они хотели вытянуть Гого в ресторан. Проще всего было ответить, что пана Зудры нет или что он уже спит. Однако она не могла соврать.
— Сейчас позову, — сказала Кейт и передала трубку мужу со словами: — Это Залуцкий, не пойдешь?
— И речи быть не может, не беспокойся.
— Спасибо, — она поцеловала его в лоб. — Я иду к себе. Будем уже отдыхать, правда?
— Да, любимая, конечно, — ответил он и стал говорить по телефону: — Как дела. Али-Баба?
— Слушай, Гого, я послал за тобой машину. Она будет возле твоего дома через пять минут, приезжай сейчас же.
— Нет, не могу, сегодня не могу. А что случилось?
— Ничего не случилось, но здесь очень весело. Приезжай немедленно…
— Видишь ли, у меня много работы, это во-первых, а во-вторых, я уже разделся и сижу в халате.
— Так оденься.
— Нет-нет, завтра утром у меня встреча со старым Ирвингом, а с вами там затянется, как всегда.
— Я обещаю тебе, что в час все поедем по домам, никуда больше заходить не будем. Подожди, тут Збышек вырывает у меня трубку.
— Гого, если тотчас не приедешь, — в трубке послышалось бормотание Хохли, — то будешь свиньей.
Хохля был уже пьян. Должно быть, кто-то открыл дверь телефонной кабины, потому что в трубке послышались голоса и звуки музыки. Гого посмотрел на часы. Было десять минут одиннадцатого.
— Збышек, я правда не могу, — сказал он, но уже менее уверенно.
— Эх, ты, подкаблучник!
— У меня работа.
— Послушай, здесь Адам, Тукалло, Ясь, Монек, Дрозд, ну все. Если не приедешь, то увидишь, что я продам портрет пани Кейт тому паршивцу, а ты получишь фигу. Собственно, что это я еще упрашиваю тебя! Ты мне одолжение делаешь, что ли?
Трубку снова взял Али-Баба.
— Не будь козлом и приезжай.
— Да пойми же ты, я обещал жене, — понизил голос Гого.
— Так соври что-нибудь. Скажи, что я с сестрой в «Европе», или что другое.
— Я еще подумаю и если смогу…
