— Черт с ней с честью! — взорвался он. — Я спрашиваю, откуда у тебя часы?!
Она пришла в себя и спокойно ответила:
— Их принесли утром вместе с цветами. Вероятно, произошло недоразумение.
— Недоразумение! Хорошая отговорка! Может, ты еще скажешь, что не знаешь, от кого цветы?
— Почему же, знаю. Их прислал Стронковский.
— Этот сопляк слишком много себе позволяет. Что это за мода ни с того ни с сего присылать цветы замужней женщине, у которой забыл часы.
Кейт молчала.
Гого взял часы в руки и рассмеялся.
— Если считать его любовником, то слишком дешево. Какое свинство! Дешевка!
И он бросил часы так, что стекло разлетелось на мелкие кусочки.
— Я это животное научу, как оставлять свои… вещи в моем доме.
— Гого! Да ты пьян.
— А если даже?! Что, мне нельзя?
— Я тебя совершенно не понимаю.
— Да?.. Не понимаешь?.. Превосходно! Я нахожу это свинство в твоей спальне, а ты не понимаешь! Завтра, например, я найду здесь чей-то галстук или брюки.
Не проронив ни слова, Кейт вышла из комнаты.
Гого, раздраженный до предела, выбежал за ней.
— Я его научу! — кричал он. — Я научу его!..
Он понимал всю бессмысленность своего негодования, давал себе отчет, что ведет себя грубо, но, проведя бессонную ночь в тяжких размышлениях, охваченный презрением к себе и ненавистью ко всему свету, был не в состоянии призвать себя к порядку, скорее наоборот, находил какое-то дикое удовлетворение, выплескивая свое мерзкое настроение и свою грубость. Он хотел скандала и осознанно стремился к нему. Поскольку Кейт молчала, ему пришла в голову мысль о Стронковском.
— Я покажу ему эти цветы и эти часы! — шипел он, сжав зубы, разбрасывая на столе бумаги в поисках телефонной книги.
Наконец, найдя номер телефона, он позвонил.
— Пригласите пана Стронковского.
— Пан Стронковский еще спит, — ответила экономка.
— Так разбудите. У меня важное дело.
Спустя минуту в трубке раздался заспанный и хриплый голос:
— Что такое, черт возьми! Кто говорит?
— Гого. Послушай…
— А, как дела? Уже встал?
— Это неважно. Я бы хотел узнать, как ты смеешь присылать моей жене какие-то идиотские цветы! Что ты себе позволяешь?
— Я не понимаю тебя, — удивился Стронковский.
— Это я не понимаю! — крикнул Гого.
— Ты с ума сошел? Что в этом плохого?! Каждый ведь может.
— Каждый, но не ты! Твои неуместны!
— Но, Гого, что случилось?
— А то, что я не желаю! Моей жене не нужны твои глупые цветы, а мне не нужно, чтобы ты оставлял в моем доме свои часы или другие вещи.
Стронковский окончательно проснулся.
— Извини, но ты же не хочешь оскорбить меня, позволяя себе выражения, которые…
— Да, позволяю, — прервал его Гого, еще больше возбуждаясь, зная, что Кейт из соседней комнаты слышит каждое слово. — Позволяю себе, но не позволяю тебе, а твои паршивые цветы я выбросил в мусорницу!
Стронковский холодно ответил:
— Во всяком случае, я прошу тебя выражаться более сдержанно. У тебя есть право запретить мне присылать пани Кейт цветы. Я приму это к сведению, но не потерплю подобного тона, потому что ты хамишь мне.
— Сопляк, я выражаюсь, как мне нравится!
— Это уж слишком, прощай.
— Хлыщ! — крикнул еще Гого и бросил трубку.
Взволнованный и не зная, как поступить, Стронковский прошелся по комнате. Скандал, который закатил Гого, казался ему непонятным и оскорбительным. Не меньше часа сидел он неподвижно на кровати, после чего постучал в комнату брата.
Зигмунт сидел за рабочим столом и внимательно выслушал всю историю.
— Ну, что ж, — сказал он, — ты должен послать к нему секундантов.
— Ты думаешь?
— Не вижу иного выхода. Позвони своим друзьям.
Стронковский покачал головой.
— Это не лучший вариант. Видишь ли, все они знают пани Кейт, а мне бы очень не хотелось впутывать ее в эти дела. Надо бы кого-нибудь другого.
— Значит, позвони Вацеку.
— Вот это хорошая мысль, — согласился Стронковский.
Тем временем Гого, закрывшись в своей комнате, смаковал неприязнь и отвращение к себе. Вел он себя действительно глупо и по-хамски, незаслуженно оскорбив Стронковского, которого на самом деле любил, а хуже всего то, что в глазах Кейт вся эта история должна была дискредитировать его окончательно.
«Она никогда мне этого не простит, никогда», — думал он с грустью.
И его охватывало отчаяние. Гого был почти уверен, что Кейт уже ушла из дому, что не захочет его больше видеть, что бросит его и что он уже никогда не увидит ее.
Эти печальные размышления прервал стук в дверь.
— Кто там?
Послышался голос Марыни:
— Обед подан, и пани просит вас к столу.
Он вскочил.
— Она здесь?
— Да, и зовет вас обедать.
Кейт сидела в столовой за столом и смотрела на него своим обычным спокойным взглядом. По выражению ее лица нельзя было понять, обиделась она или простила уже устроенный им скандал.
— Кейт! — обратился он от самой двери.
— Прошу тебя, садись, потому что суп не очень горячий.
— Кейт!.. Кейт!.. — повторял он, бросаясь ей в ноги. — Прости меня, я не знаю, что со мною происходит… Я же люблю тебя и ни минуты не сомневался в твоей порядочности. Я отчаянно тебя люблю, не злись на меня. Я не такой уж и плохой, вот только несчастный. Если бы ты знала, как я несчастен…
Всхлипывая, он положил голову ей на колени. После минутного колебания она прикоснулась к его волосам.
— Успокойся, Гого, и встань, я не обижаюсь на тебя. Встань, Марыня может войти, встань.
Он схватил ее руки и стал восторженно целовать, задыхаясь от переполнявших его чувств.
— Какая ты замечательная, какая благородная… Я — ничтожество, животное, но как же я люблю тебя!
— Встань, Гого, — повторила она мягко.
— Я знаю, что не стою тебя, — говорил он возбужденно. — И несмотря на это, не презирай меня, я изменюсь, клянусь тебе, и помирюсь со Стронковским. Даю тебе слово не обращать внимания на то, что он присылает тебе цветы. Какое-то безумие овладело мной, сам не знаю, что происходит. Извини, Кейт, пожалей меня немного.
— Но я не злюсь на тебя, Гого.
