— Вот видите, — обеспокоился он ее молчанием, — я переборщил, но я должен объяснить вам свои мотивы. Прежде всего, если речь идет об общественном мнении, то никто о нашем вечере не узнает. Если я приду к вам, то сочтут, что я захотел воспользоваться отсутствием мужа, не так ли? К тому же мы — родственники, и вы не сомневаетесь в характере моих намерений, правда? И, наконец, еще один аргумент: вечер премьеры моей первой повести это такой большой праздник и мне бы хотелось поделиться им с вами.
— Я согласна, — кивнула головой Кейт, — и уверяю вас, что и для меня он не будет будним днем.
— Я очень, очень вам благодарен, — произнес он взволнованно.
Кейт рассмеялась, чтобы не выказать своего волнения.
— А сейчас вы должны мне признаться, что это была уловка.
Изобразив на лице изумление, он спросил:
— Какая?
— Это же неправда, что у вас рождались новые желания. Готовенький план был с самого начала.
— Признаюсь с раскаянием и бью себя в грудь.
— Готова поспорить, что вы уже давно все это спланировали.
— Ничего не скроется от вашей проницательности.
— И поэтому вы так спешили, чтобы ко вторнику все в доме было готово.
— Согласен, — рассмеялся Роджер. — Я разоблачен.
Он действительно еще несколько недель назад придумал все это. Был и еще один, самый важный пункт, но о нем Кейт не догадывалась.
Во вторник после обеда, как всегда, на чай пришли Тукалло, Полясский, а позднее Стронковский и Иоланта. Главной темой разговора была, конечно, премьера пьесы Тынецкого, на которую шли все.
Когда около восьми собирались выходить, Гого, видя, что Кейт остается, поинтересовался:
— Ты не идешь в театр?
— Нет.
— Думаю, что Тынецкому будет неприятно, — заметил он несмело.
— Почему вы не хотите быть на премьере? — встревожилась Иоланта.
— Я присутствовала на генеральной репетиции, — уклончиво ответила Кейт.
— Но Тынецкому, конечно, будет неприятно.
— Разве присутствие или отсутствие одного человека можно заметить среди тысячи других? — сказала Кейт, слегка пожав плечами.
— В этом кроется какая-то тайна, — заключила Иоланта. — Все-таки, пани Кейт, почему вы не идете?
— Так вы же сами сказали, что это тайна.
Иоланта все-таки не успокаивалась и, прощаясь с Кейт, шепотом спросила:
— Вы поссорились?
— С кем?
— Да с Тынецким.
Кейт рассмеялась.
— Я не умею ссориться.
— Вы так загадочны. Но прошу вас, приходите в театр хотя бы после второго акта. Тынецкому и в самом деле будет неприятно.
— Уверяю вас, что вы ошибаетесь.
— Я вас не понимаю, — встревоженно сказала Иоланта.
Гого в душе тоже не оправдывал решение Кейт. Ее отсутствие в театре на премьере кузена вызовет, разумеется, его интерес и, в свою очередь, любопытство всех знакомых. В этом Гого не сомневался, и он не ошибся, потому что его встречали одним вопросом:
— А где пани Кейт?
— Она почувствовала себя плохо и осталась дома, — отвечал он.
Однако после второго акта, когда зрительный зал взорвался продолжительными овациями, требованиями на сцену автора и когда оказалось, что его в театре нет, Гого мгновенно посетила вроде нелепая мысль: «Вот поэтому не пришла Кейт. Она знала, что его не будет, и осталась дома, а он там с ней…».
Кровь ударила ему в голову. Почти бессознательно Гого стал проталкиваться между рядами к выходу, задевая зрителей и наступая им на ноги. В проходе его поймал за локоть молодой Чумский, рассказывая что-то о таланте, о Фредро, об аристократии, которая… И так далее.
Гого, ничего не соображая, соглашался, улыбаясь, а в голове гудело.
«Ах, каким же я был глупцом, каким глупцом!»
Наконец он избавился от Чумского. В гардеробе долго шарил по карманам в поисках номерка. Выбежав на улицу, он вскочил в первое попавшееся такси, и спустя несколько минут машина остановилась возле дома. Он посмотрел на окна. Только в спальне Кейт горел свет.
«Какой же я глупец, наивный глупец», — повторял он про себя, поднимаясь по лестнице.
На первом этаже он все-таки остановился и задумался. Ну, застанет их вместе, застанет, возможно, в ситуации, не оставляющей никаких сомнений. И что тогда?
Он, конечно, несмотря на прерванные отношения с Кейт, юридически оставался ее мужем. Какую пользу из этого права можно извлечь? Первой мыслью было убить их обоих, отомстить за то, что так постыдно его обманули. Но что-то заставило его задуматься о будущем. Что потом?
Скандал, тюрьма, нищета…
Закусив губы, он вытер вспотевший лоб и еще раз подумал. Нет, он не может так поступить, но должен получить козырь, который подтвердит вину Кейт, а с его помощью обуздает ее, уничтожит ее высокомерие.
Открыв дверь, он быстро прошел из прихожей в кабинет и вошел в спальню Кейт. В халате перед зеркалом сидела Марыня и выщипывала брови.
— О Езус! — вскочила она, увидев Гого.
— Где пани? — спросил он резко.
— Вы меня так напугали, — ответила она прерывающимся голосом. — Нет пани.
— Как это нет?!
— Вышла.
— Одна?
— Ну, одна. Так вы же все вместе ушли в театр.
— Она не говорила, куда идет?
— Нет, не говорила. Может, в кино или куда-нибудь еще.
— И никто не приходил после моего ухода?
— А никто.
— Что ты, Марыня, черт возьми, заладила! — заорал он. — И не звонил никто?
— А откуда я могу знать? В кухне телефонного звонка не слышно.
— Марыня не в кухне сидит, а прихорашивается здесь перед зеркалом, — со злобой прокричал он и выскочил из комнаты.
После минутного колебания он надел шляпу. Зная, что Кейт иногда бывала в кондитерской по улице Польной, он решил отправиться туда.
Часть V
В комнате, куда они перешли после ужина, царил полумрак. Кейт готовила кофе, слушая Роджера.
— Ум и воля становятся совершенно ненужными инструментами, если не служат чувствам. Так, но крайней мере, понимаю я. И знаете, только из чувств я черпаю энергию для работы над собой, тренируя свою выдержку и упорство. Вы сказали, что мое достоинство в том, что неожиданное состояние не разожгло во мне стремления наслаждаться жизнью. Но это не моя заслуга. Просто у меня было жгучее желание, мечта стать писателем, иметь возможность делиться с людьми своими мыслями, наблюдениями, чувствами, что все другие желания не существовали для меня. Я хотел быть человеком. А разве то, что из убогого придворного приказчика я вдруг превратился в богатого графа Тынецкого, сделало меня человеком? Можно быть королем, но не быть человеком. Человечность — это творчество, и не имеет значения, в какой области. Переработка действительности своей мыслью, своей работой, своим влиянием. А творчество рождается только из чувств. Они — его источник, его питательная среда, очаг энергии. В основе каждого творения лежат те или иные чувства. Это может быть любовь к стране или ненависть, любовь к женщине или отчаяние после ее утраты, религиозный экстаз, политический фанатизм или одержимость мести. — Роджер сделал паузу и добавил: — Вот почему, пани Кейт, я считаю, что вы добровольно обеднели, опустошили свою жизнь, герметично замкнувшись, как вы сказали, перед угрозой чувств, которые могли бы нарушить ваш покой.
