Книга Три сердца, страница 91. Автор книги Тадеуш Доленга-Мостович

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Три сердца»

Cтраница 91

— Я не могу откачать вам в правильности вашей критики, — ответила Кейт. — С вашей точки зрения вы, конечно, правы.

— Это не критика, а скорее диагноз.

— Критический.

— Нет, потому что не касается вашего душевного склада, пожалуй, я бы сказал диеты, которой вы пользуетесь для своей духовной стороны. Эта диета исключает возможность полной жизни, полного счастья.

— Да, — согласилась Кейт, — но исключает и угрозу несчастья.

— Всегда ли?

— Всегда. Несчастье подстерегает нас, если мы сильно чем-то увлечены. Все то, к чему мы подходим более или менее безразлично, хладнокровно, можем потерять, не переживая трагедии. И уж поверьте, пан Роджер, что я неоднократно благословила эту свою точку зрения.

После минутного молчания он с грустью заметил:

— Так значит, вас встречали одни только несчастья.

— …которые, — продолжила она, — именно благодаря моей философии становились для меня лишь неприятностями.

Наклонившись к ней, он заговорил:

— О, пани Кейт, пани Кейт! А если встретит вас счастье, если начнет стучаться в ваше сердце, к умышленно уснувшему, безразличному, вы и тогда будете непреклонны, неумолимы к себе и к нему? Пани Кейт, и тогда вы закроетесь герметично, изолировавшись от всех чувств? А может, скажете: «Не будите мое сердце, потому что я знаю, что пробуждение стало бы для него рождением, оно воспламенилось бы, как солнце, но я боюсь… Пусть спит дальше…» О, пани Кейт, оно бы разгорелось, подобно солнцу, отогревая вас и всех окружающих.

Он говорил спокойным, но необыкновенно убедительным голосом. Она видела в его глазах то самое пламя, которое ему хотелось перенести в ее сердце. Еще никогда она не испытывала такого волнения, какое охватило ее в эти минуты. Ей казалось, что она открыла что-то необыкновенное, невероятно ценное в этом мужчине, потеря чего стала бы безмерным, трагичным несчастьем.

— Итак, пани Кейт, — продолжал он, — вы и тогда не измените своих взглядов, и тогда…

Резкий звонок прервал его слова. Звонил телефон. Они оба вздрогнули.

— Это, наверное, из театра, — сказала Кейт.

И она не ошиблась. Звонил директор, засыпая Роджера поздравлениями и не скупясь на слова, полные восторженных похвал. После того как закрылся занавес, в зале не умолкали овации. Зрители не покидали мест. Снова и снова вызывали автора. Успех ошеломляющий. Все без исключения критики назвали пьесу сенсационной.

Тынецкий, побледневший, слушал, и голос его дрожал, когда он спросил:

— Так, значит, большой успех?

— Да что вы! Это не просто успех, это — победа! — воскликнул директор. — Победа по всем статьям!

Роджер, положив трубку, точно эхо, повторил его слова:

— Победа по всем статьям.

Стоявшая рядом Кейт непроизвольно протянула к нему руки, взволнованно повторяя:

— Я знала, знала, что так будет, что так быть должно… Я так счастлива, безгранично счастлива…

Ее глаза горели, на щеках выступил румянец. Вся она искрилась от счастья, а красота ее показалась Роджеру чем-то нереальным.

Взяв ее руки, он молча привлек ее к себе. И она не противилась. Роджер обнял, глядя в ее такое близкое и бесконечно дорогое лицо. Кейт не отстранилась. Их губы слились в долгом поцелуе. Лишь сейчас в полусознательном состоянии она вдруг поняла, как сильно и как давно стремилась к этому. Ее охватило непреодолимое чувство удовлетворения, успеха, исполнения желаний, чувство сладкое, лишающее сил, одновременно рождающее в груди желание кричать, громко кричать о своем счастье, и другое желание: бежать вперед, вслепую, через широкие бескрайние луга, залитые солнцем, в радостном пьянящем счастье, которого невозможно ни объять, ни понять, которое распирает грудь… И так пленительно, так ошеломляюще затмевает мысли.

«Значит, это любовь… это любовь… Я люблю, я люблю…»

И все сильнее Кейт сжимала руки вокруг его шеи. Он подхватил ее и, прижав к груди, осыпал поцелуями глаза, губы, щеки, волосы.

— Кейт… Кейт… Кейт… — повторял он и ничего больше сказать не мог.

И в этом одном слове, в этом единственном имени было заключено для него все: и безграничное счастье, и вся жизнь, и целый мир.

Он держал ее в объятиях, целовал ее губы, о которых мечтал годами, для которых жил с ранней молодости, за возможность целовать которые боролся с собой и судьбой, которым всем обязан, ради которых выбрался из низов, развивая свои умственные способности, обогащая свою душу…

Вся его прошлая жизнь, мечты днем и ночью, дни постоянного, упорного труда самоучки, который ногтями впился в достижение сумасшедшей, казалось, нереальной цели: добиться ее, недосягаемой, гордой, красивой и неприкосновенной, как святыня, как королева из детских сказок.

Пруды четыре года назад. В светлом платьице стоит пани Кейт, еще почти ребенок, подросток, и говорит, отдает распоряжения. Как трудно было сосредоточить внимание на ее словах, запомнить их и не потеряться в звуке ее голоса, блеске ее волос и сапфировых глаз, движении губ, каждом проблеске ее обаяния. Как трудно было удержать свой взгляд, чтобы не обнаружить своих чувств, и в то же время повторять данную себе клятву: я добьюсь ее, я стану достойным ее.

И позднее, ежедневно и везде, повторял эти слова приказчик Матеек, Матюсь, маленькое колесико в администрации имения Пруды, отважившийся на дерзкую надежду.

И эта надежда оправдалась. Исполнилось его желание, он, тот самый Матюсь, добился ее, держит ее в своих объятьях, а она, прильнув к нему, дарит свои поцелуи. Да, он — Матюсь, потому что не чувствует себя никем другим, потому что покорил ее не полученным неожиданно титулом, богатством, а собой, теми способностями, которые развивал для нее, характером, который формировал для нее, тем желанием совершенствоваться, которое она разбудила в его душе подчиненного конторщика…

Он был уверен в этом, равно как и в том, что сам он не изменился даже в малейшей степени. И если бы сейчас кто-нибудь эту уверенность в нем поколебал, то тем самым поколебал бы его счастье.

Отдышавшиеся от поцелуев, они молча сидели, прижавшись и нежно сжимая руки друг друга. В комнате царила тишина. Так проходили секунды, минуты, а может быть, часы, а может, и годы, потому что воспоминания измеряют время и лучше, и глубже, чем часы. Воспоминания измеряют время значительнее.

Именно бой часов заставил их очнуться, вернул к реальности, действительности. Часы пробили полночь.

Кейт заглянула в глаза Роджера и встала. Они продолжали молчать, точно боясь, что каждое произнесенное слово будет слишком громким, что может грубо прозвучать ноткой диссонанса в том волшебном настроении, когда лишь одни чувства таинственно разговаривают между собой, а сердца своим ритмом передают только им известным ключом бесконечные послания.

Роджер подал Кейт шляпу и надел свою. На улице он взял ее под руку. Они шли долго, пока не поймали такси. В машине их губы встретились еще раз.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация