Курц вышел в сад. На скамейках меланхолики вели дискуссию о самоубийстве. Он улыбнулся им, любезно, понимающе, и прописал растирание уксусом, а нервному литератору — современную диету. Женщинам, страдающим депрессией, он прописал общение с мужчинами. Тут у него уже за годы накопился большой положительный опыт. Женщины — все равно что несовершеннолетние дети, только гораздо легче поддаются лечению. Опытный невролог знал свое дело.
Завоевать можно любую женщину, но не каждая того стоит.
Доктор Курц завершил обход и направился в свой рабочий кабинет. Да, он уверен, что каждую женщину можно заполучить. Это чисто математическая задача, как уравнение с малыми неизвестными. Курц сел за письменный стол и снял трубку телефона:
— Сестра, я занят научной работой, меня ни для кого нет.
Он закурил, закинув ногу на ногу. Его научная работа называлась — Азиадэ.
«Прекрасная женщина, — думал Курц, — соблазнительная женщина».
Он почувствовал приятное щекотание в кончиках пальцев. Инстинкт опытного невролога говорил ему, что брак Хасы переживает кризис. Сам Хаса, конечно, об этом и не догадывается, впрочем, как всегда. Курц же чуял кризис в семейных отношениях в самых незаметных проявлениях жизни.
В жестах Азиадэ, в ее тихой, подавленной улыбке, в дрожании ресниц — во всем Курц отмечал тайные признаки душевного конфликта.
Другой мужчина? Курц покачал головой. В окружении Азиадэ не было другого мужчины. «Женщина просто скучает, — удовлетворенно диагностировал Курц, — жизнь с Хасой достаточно скучна. Ей не хватает приключений, но пока она сама этого не знает».
Курц снял трубку телефона. Восемь раз он набирал номера телефонов, восемь раз улыбался он невидимому собеседнику и восемь раз повторял:
— Дорогой друг, в субботу я собираю небольшую вечеринку. Ничего особенного. Будут Хаса, Захсы, Матушек тоже. Конечно, милостивые дамы тоже приглашены. Да, в смокингах. Буду очень рад.
После восьмого звонка все разработки для научной работы были готовы. Доктор Курц был очень доволен.
В субботу, в половине девятого вечера Азиадэ вступила в светлую прихожую в квартале мэрии — квартиру Курца. Хаса шагал возле нее. Жесткий воротник сжимал ему горло, а накрахмаленная сорочка топорщилась на груди. Азиадэ оглядывала полированную мебель и открытый шкаф с батареей бутылок.
Большая комната была ярко освещена. Слова витали в воздухе, как маленькие серые птицы. Голубой сигаретный дым окутывал лица и делал их загадочными.
— Коктейль, — предложил Курц, и Хаса взял бокал.
В широких креслах сидели накрашенные женщины с голыми плечами и блестящими глазами. Азиадэ посмотрела в зеркало. Она тоже была накрашена, и ее плечи тоже были выставлены на показ. Внешне она ничем не отличалась от этих женщин, у которых было бесконечное число мужчин и которые пили коктейль.
Мужчины стояли, как статуи с бокалами. Слова звучали нереально, призрачно, и незнакомо.
В углу женщина со строгим профилем и перекошенным, словно от невыносимой боли лицом вела странный разговор:
— Это было слишком, — говорила она. — Вы видели этот спектакль?
— Нет, — отвечал ей молодой человек, сделав при этом широкое движение рукой, — но вышла книга. Вы читали?
— Нет.
Азиадэ не поняла, общались ли эти двое между собой.
Гости были похожи на членов какой-то неведомой секты. На их движениях лежал некий магический отпечаток. Молчаливый процесс опустошения бокалов выглядел каким-то таинственным ритуалом. Люди проплывали сквозь табачный дым, как силуэты в театре теней. Иногда все замолкали и тогда напоминали заговорщиков, собравшихся на ночную сходку.
— Биржа, — провозгласил один из волшебников с большой лысиной и многозначительно поднял палец, — биение пульса экономики, барометр общественной жизни. Это нужно пережить. В Париже или Лондоне.
Но его никто не слушал и он замолчал.
— Да, — пробормотала Азиадэ испуганно и отошла в уголок.
Служанка в белом фартуке протянула ей тарелку с сэндвичами. Сэндвичи были яркими и многоугольными, как старинная мозаика. Азиадэ взяла себе один. Какой-то врач принялся рассказывать ей о поездке в Женеву.
— Консилиум, — сказал он и победоносно огляделся вокруг.
— Швейцария красива только зимой, — прошептал кто-то. — Вы были в Сент-Моритце или Арозе? В прошлом году я жил в отеле — «Чуген».
— Нет, — ответила Азиадэ и ей стало стыдно, что она никогда не жила в отеле «Чуген». — Я боюсь снега. Холод — предвестник смерти.
Два глаза выплыли из табачного дыма и с сочувствием посмотрели на нее.
В комнату внесли огромную хрустальную чашу с крюшоном. Она была похожа на большой ароматный бассейн. Гости столпились вокруг бассейна, как пловцы перед стартом. В руках доктора Курца блестел серебряный половник. Лица гостей покраснели. Голоса стали громче.
— Проблема Средиземного моря все еще не решена, — сказал кто-то высокомерно.
Какой-то невысокого роста человек почистил себе очки и властно выкрикнул:
— Сегодняшняя женщина завтра станет вчерашней женщиной.
Раздался громкий смех.
После восьмого сэндвича Азиадэ поднялась.
Она шла через комнаты. В затемненных уголках мужчины и женщины сидели, тесно прижавшись друг к другу. Господин в мятой сорочке смокинга сидел на диване и его голова была похожа на игровой мяч. Хаса стоял около камина между двумя женщинами с бокалом с крюшоном. Увидев Азиадэ, он приветственно поднял бокал.
Она с улыбкой кивнула в ответ. Рядом возник доктор Курц.
— Как ваши дела, милая дама? — Он вел себя так, будто инцидента в Земеринге вовсе не было.
— Спасибо, хорошо, — Азиадэ помнила о Земеринге и ее мучили угрызения совести.
Она шла рядом с Курцем и вдруг остановилась у странной картины в пустой комнате.
— Подлинный Ван Гог, — гордо объявил Курц, — чувствуете сухое упоение линиями?
Азиадэ ничего не чувствовала. Она смотрела на картину с яркими пятнами и почтительно кивала.
— Так вам будет лучше видно, — он выключил лампу.
Теперь комнату освещала только маленькая слабая лампочка. Азиадэ опустилась в мягкое кресло, подняла голову и уставилась на картину. Но Ван Гог быстро надоел ей. Комната была пустой, пахла духами. Из соседней залы доносился смех гостей.
— Как вы проводите свой день, Азиадэ? — вкрадчивым голосом спросил Курц.
— Читаю об Африке.
— Об Африке? — заинтересовался Курц.
Женщины, читающие про Африку не могут быть счастливы в супружеской жизни.
— Да, — Азиадэ вдруг оживилась, — о Сахаре. Это особенная земля. Там должно быть очень красиво. Вы слышали что-нибудь о Гадамесе?
