В воскресенье в восемь часов утра, машина доктора Хасы остановилась перед домом Марион. Та появилась с небольшим опозданием, надменно улыбалась, застегнула воротник до последней пуговицы и села рядом с Захсом.
Через несколько дней в кафе на Ринге компания завсегдатаев была в полном составе. Врачи качали головами. Кофе уже давно остыл. Официант стоял, прислонившись к колонне, и слушал. Доктор Захс докладывал:
— Можно было умереть со смеху, — говорил он. — Хаса с обеими своими женами. Мы поехали в Тюльбингер Когель. Турчанка болтала без умолку. Это же вполне соответствует правилам жизни в гареме, когда муж выезжает с несколькими женами одновременно. Хаса так смущался, что даже не решался смотреть на Марион. Оно и понятно, после того, что между ними в свое время произошло. Когда мы обедали в отеле, Азиадэ смотрела на своего Хасу такими влюбленными кошачьими глазами. Один раз она даже спросила Марион, был ли Хаса так же нежен с ней. У бедной Марион кусок застрял в горле. Говорите что хотите, но Марион все же истинная дама. Она держалась неприступно и в то же время снисходительно, хотя ей явно было непросто.
Доктор Курц с наслаждением выпил свою чашку кофе.
— Эта турчанка, конечно, дикарка, — сказал он, — для азиаток — это нормальная ситуация, когда их мужья имеют нескольких жен. Азиадэ, в своем азиатском мышлении видит в Марион своего рода коллегу, которая должна вместе с ней нести на себе заботы о муже. Я считаю, Азиадэ просто холодная женщина. В этом все дело.
Он довольно улыбнулся.
— Чепуха, — рассмеялся Хальм, — турчанка просто по уши влюблена в своего Хасу и хочет показать всем свое счастье. А самое главное, перед Марион, чтобы та сгорела от зависти. Примитивная месть, хвастовство. Она не знает, что играет с огнем. Марион красивая женщина и одной глупости в жизни ей уже достаточно. Хаса же ее очень сильно любил. Думаю, Хаса женился на Азиадэ, чтобы показать Марион и всем остальным, что он может без нее обойтись. Своего рода компенсация комплекса неполноценности.
Качающиеся головы врачей совсем приблизились друг к другу. Разговор приобрел научную окраску. Зазвучали названия различных комплексов. Азиадэ, Хаса, Марион — три обнаженных души лежали между чашками кофе, как на секционном столе. Лица врачей покраснели. В результате консилиума было установлено, что Азиадэ страдает задержкой пубертатного развития, а у Хасы материнский комплекс.
Наконец, хирург Матес поднял указательный палец и сказал со всей прямолинейной примитивностью своей профессии:
— Это просто наследственность! Мы не должны упускать из виду, что Хаса происходит из рода боснийских мусульман. Азиадэ пробуждает в нем вытесненные азиатские инстинкты. Это закончится банальным треугольником. Хасе будет уютно чувствовать, как паше в своем гареме. Азиадэ будет заполнять азиатский сектор его образа мыслей, а Марион — европейский.
— Невозможно, — сказал Курц. — У Хасы нет никакого азиатского сектора души. Так же, как и у Азиадэ нет европейского. Это кончится тем, что эта турчанка возьмет у Хасы со стола какую-нибудь сильную кислоту и выплеснет в лицо Марион. Мы должны предупредить Марион.
Курц был уверен, что хорошо изучил Азиадэ.
Врачи замолчали. Дверь открылась, и в кафе вошел Хаса. Он устало сел за стол.
— Что с тобой, Хаса?
Голос Курца звучал искренне озабоченно.
— У меня всего две руки, — простонал Хаса, — я не могу одновременно держать скальпель, зеркало и зонд.
Коллеги удивленно посмотрели на него. Хаса опустошил свою чашку кофе и отчаянным голосом сказал:
— Фридл бросила меня.
— Кто?
Бездна порочности отразилась в глазах коллег:
— Фридл, — повторил Хаса мрачно — вы что ее не знаете? Моя медсестра.
— А-а, — успокоенно сказали врачи.
Курц похлопал Хасу по колену:
— Что, Азиадэ приревновала? Это бывает.
— Глупости. Фридл хромает и к тому же ей больше сорока. Но она знаток своего дела. Один знак, и она уже подает мне нужный инструмент. Да, иногда даже без знаков. Она всегда заранее знает, что мне нужно. Просто сокровище.
Врачи засмеялись.
— Зачем же ты ее выжил?
— Я ее не выживал. Она получила в наследство в Гарце дом и уехала туда. Азиадэ ей как-то по глупости сказала, что теперь она может всю оставшуюся жизнь не работать. Сама бы она никогда не додумалась, что можно жить на проценты. А я на самом деле остался, как без рук. Я же, в конце концов, не невролог. Мне нужна медсестра, с которой я могу работать.
Гинеколог Хальм с пониманием кивнул головой.
— Хорошая операционная сестра незаменима. Особенно при легком раушнаркозе. Новая сестра, все равно, что новая жена. Тут нужно хорошенько присмотреться.
— Я не найду себе такую как Фридл, — мрачно сказал Хаса. — Я знаю себя. Я быстро привыкаю к людям. Вот так, воспитываешь медсестру, а потом она уходит к другому, как Марион, или наследует дом, как Фридл.
Он замолчал, грустно уставившись перед собой.
— Лучше всего сразу жениться на медсестре или сделать из своей жены медсестру, — засмеялся Курц, — тогда можно быть спокойным.
Хаса сердито посмотрел на него:
— Неврологам не нужны медсестры, максимум пара смирительных рубашек. У нас же все по-другому. Сегодня мне помогала Азиадэ, но долго так продолжаться не может.
— Почему?
Врачи затаили дыхание.
— Я прошу вас! — Хаса совсем разозлился. — Как вы себе это представляете? Азиадэ такая хрупкая женщина. Она же не может вскрывать носовую пазуху. Она сегодня очень добросовестно трудилась, но я все равно отложил все операции. Вы можете себе представить, чтобы операционная сестра упала в обморок во время операции. Она держалась молодцом, но под конец пришел один старик с ринофимой. Признаю, это не самая аппетитная болезнь, но бедную Азиадэ так сильно стошнило…
Он замолк. Ему было искренне жаль Азиадэ.
Примерно в то же время, Азиадэ ринулась в кафе, на Штефансплатц.
— Марион, — сказала она, в серых глазах ее, все еще отражалось глубокое отвращение, — неужели это тоже входит в обязанности жены?
Марион с удивлением посмотрела на нее. Азиадэ была в отчаянии.
— Я даже запаха этого не могу вынести, — сказала она, — не говоря уже о самих больных. Я чуть не потеряла сознание. А завтра утром Хаса должен удалять полипы. Что же мне делать, Марион? Неужели в Вене так трудно найти медсестру.
Она сбивчиво рассказывала ей о том, что Фридл унаследовала дом в Граце, и как Хаса не может без нее обойтись. Потом она рассказала о старике с отвратительной ринофимой, о том, как ее стошнило, и как Хаса с пониманием отнесся к этому.
— Утром он собирается оперировать, Марион. Это уже слишком для меня.
