— Нет. Но вы все-таки пожалуйте.
И быстро распахнула одну из дверей:
— Сударыня, это г-н Моро!
Она поднялась, бледнее своего воротничка. Она дрожала.
— Чему я обязана чести… столь неожиданного посещения?
— Ничему! Просто желанию повидать старых друзей!
И, садясь, он спросил:
— Как поживает милейший Арну?
— Прекрасно! Его нет дома.
— А, понимаю! Все те же привычки — вечером надо развлечься!
— Почему бы и нет? После целого дня вычислений надо же дать голове отдых?
Она даже стала хвалить своего мужа как труженика. Эти похвалы раздражали Фредерика. Увидев у нее на коленях кусок черного сукна с синими галунами, он спросил:
— Что это у вас?
— Переделываю кофточку для дочери.
— А кстати, я что-то не замечаю ее, где же она?
— В пансионе, — ответила г-жа Арну.
Слезы появились у нее на глазах; она делала усилия, чтобы не расплакаться, и быстро работала иглой. Он для вида взял номер «Иллюстрации», лежавший на столе около нее.
— Карикатуры Хама
[178]
очень забавны, правда?
— Да.
И они снова погрузились в молчание.
Вдруг она вздрогнула от порыва ветра.
— Что за погода! — сказал Фредерик.
— Право же, очень любезно с вашей стороны, что вы пришли в такой ужасный дождь!
— О, я на это не смотрю! Я не из тех, кому дождь мешает прийти на свидание!
— На какое свидание? — наивно спросила она.
— Вы не помните?
Она вздрогнула и опустила голову.
Он тихо положил руку на ее плечо.
— Уверяю вас, что вы меня немало заставили страдать!
Она ответила как-то жалобно:
— Но мне было так страшно за ребенка!
Она рассказала ему о болезни маленького Эжена и всех тревогах того дня.
— Благодарю, благодарю вас! Я больше не сомневаюсь! Я люблю вас, как всегда любил!
— Да нет! Это же неправда!
— Почему?
Она холодно посмотрела на него.
— Вы забыли про другую. Про ту, которую вы возите на скачки. Про женщину, чей портрет хранится у вас. Про вашу любовницу!
— Ну что же, это так! — воскликнул Фредерик. — Я ничего не буду отрицать! Я подлец! Выслушайте меня!
Если он жил с Розанеттой, то виной тому отчаяние; это то же, что самоубийство. Впрочем, он причинил ей много огорчения, мстя за свой собственный позор.
— Какая пытка! Поймете ли вы это?
Г-жа Арну обратила к нему свое прекрасное лицо, протянула ему руку, и они закрыли глаза, охваченные опьянением, которое словно убаюкивало их, полное бесконечной нежности. Потом они, сидя лицом к лицу, совсем близко, долго смотрели друг на друга.
— Неужели вы могли поверить, что я вас разлюбил?
Она ответила тихим, ласкающим голосом:
— Нет! Несмотря ни на что, я в глубине души чувствовала, что это невозможно и что когда-нибудь преграда, разделяющая нас, падет!
— И я тоже! И мне так хотелось увидеть вас, что я готов был умереть!
— А ведь однажды, — продолжала она, — я прошла мимо вас в Пале-Рояле.
— Правда?
И он рассказал ей, как был счастлив, встретившись с нею у Дамбрёзов.
— Но как я ненавидел вас в тот вечер, когда мы уходили от них!
— Бедный!
— Мне так грустно живется!
— А мне!.. Если бы одни только печали, тревоги, унижения — все то, что я должна терпеть как мать и как жена, — я бы не жаловалась; ведь мы все умрем. Ужаснее — мое одиночество. Я совсем одна…
— Но ведь я здесь! Здесь!
— Да, да!
Не в силах сдержать нежных рыданий, она встала. Она раскрыла ему объятия, и стоя они прильнули друг к другу, слившись в долгом поцелуе.
Скрипнул паркет. Рядом с ними стояла женщина — Розанетта. Г-жа Арну ее узнала; широко раскрыв глаза, полные изумления и негодования, она разглядывала ее. Наконец Розанетта сказала:
— Я пришла к г-ну Арну по делу.
— Его здесь нет, вы же видите.
— Ах, верно! — ответила Капитанша. — Ваша служанка была права! Прошу прощения!
Она обратилась к Фредерику:
— И ты тут?
Это «ты», сказанное в ее присутствии, заставило г-жу Арну покраснеть, словно пощечина со всего размаха.
— Его здесь нет, повторяю вам!
Капитанша, оглядываясь по сторонам, спокойно спросила:
— Что ж, едем домой? У меня фиакр.
Он притворился, что не слышит.
— Ну идем!
— Ах, да! Удобный случай! Ступайте, ступайте! — сказала г-жа Арну.
Они вышли. Она перегнулась через перила, чтобы посмотреть им вслед, и на них обрушился пронзительный, раздирающий смех. Фредерик втолкнул Розанетту в экипаж, уселся против нее и за всю дорогу не произнес ни слова.
Оскорбление, обесчестившее его, постигло его по собственной вине. Он чувствовал и гнетущий позор унижения и тоску об утраченном блаженстве; когда он уже мог, наконец, овладеть им, оно безвозвратно исчезло, — и причиной была она, эта девка, эта шлюха! Ему хотелось задушить ее, он задыхался. Войдя в квартиру, он швырнул шляпу на стул, сорвал с себя галстук.
— Ну и устроила же ты скандал! Нечего сказать!
Она вызывающе встала перед ним.
— Так что же? Что тут плохого?
— Как! Ты шпионишь за мной?
— Моя ли вина? Чего ты ходишь развлекаться к порядочным женщинам?
— Не твое дело! Я не хочу, чтобы ты их оскорбляла.
— Чем же я ее оскорбила?
Он ничего не мог ответить и с еще большей злобой продолжал:
— Но тогда еще, на Марсовом поле…
— Ах, и надоел же ты со своими прежними!
— Мерзавка!
Он занес кулак.
— Не убивай меня! Я беременна!
Фредерик отступил назад.
— Лжешь!
— Да посмотри на меня!
Она взяла подсвечник и поднесла к своему лицу.
