Моя жена присоединяется к моей просьбе, дорогой друг, в надежде… и т. д.
Ваш…»
И росчерк.
«Его жена! Она меня просит!»
В тот же миг появился Арну, чтобы узнать, не достал ли он требуемую сумму.
— Возьмите, вот она! — сказал Фредерик.
А через сутки сообщил Делорье:
— Я ничего не получил.
Адвокат приходил к нему три дня сряду. Он настаивал, чтобы Фредерик написал нотариусу. Он даже предложил съездить в Гавр.
— Нет! Это лишнее! Я сам поеду!
Когда прошла неделя, Фредерик робко попросил у Арну свои пятнадцать тысяч.
Арну отложил платеж на завтра, потом на послезавтра. Фредерик решался выходить из дому лишь поздней ночью, боясь, что Делорье застигнет его врасплох.
Однажды вечером кто-то задел его на углу у церкви Магдалины. То был Делорье.
— Я иду за деньгами, — сказал Фредерик.
И Делорье проводил его до подъезда какого-то дома в предместье Пуассоньер.
— Подожди меня!
Он стал ждать. Наконец через сорок три минуты Фредерик вышел вместе с Арну и знаком дал понять Делорье, чтобы он еще немного потерпел. Торговец фаянсом и его спутник прошлись под руку по улице Отвиль, затем свернули на улицу Шаболь.
Ночь была темная, порывами налетал теплый ветер. Арну шел медленно, рассказывая о Торговых рядах — крытых галереях, которые поведут от бульвара Сен-Дени к Шатле, замечательном предприятии, в которое ему очень хотелось бы вступить; а время от времени он останавливался у окна какого-нибудь магазина взглянуть на гризеток, потом продолжал свои рассуждения.
Фредерик слышал шаги Делорье — точно упреки, точно удары по его совести. Но потребовать свои деньги ему мешал ложный стыд, смешанный с опасением, что это бесполезно. Делорье подходил ближе. Он решился.
Арну чрезвычайно развязным тоном ответил, что не получил еще долгов и сейчас не может вернуть пятнадцати тысяч франков.
— Они же вам не нужны, я полагаю?
В этот момент Делорье подошел к Фредерику и отвел его в сторону:
— Скажи прямо, есть они у тебя или нет?
— Ну, так нет их! — сказал Фредерик. — Я лишился их!
— А! Каким образом?
— Проиграл!
Делорье ни слова не ответил, поклонился очень низко и отошел. Арну воспользовался случаем, чтобы зайти в табачную лавку и закурить сигару. Воротясь, он спросил, кто этот молодой человек.
— Так, один приятель!
Потом, три минуты спустя, у подъезда Розанетты, Арну сказал:
— Поднимитесь, она будет рада вас видеть. Какой вы стали дикарь!
Фонарь, у которого они стояли, освещал его лицо; в этой довольной физиономии с сигарой в зубах было что-то невыносимое.
— Ах, да, кстати: мой нотариус был у вашего сегодня утром для составления закладной. Это жена мне напомнила.
— Деловая женщина! — машинально заметил Фредерик.
— Еще бы!
И Арну опять принялся ее хвалить. Ей не было равных по уму, сердцу, бережливости; он шепотом прибавил, вращая глазами:
— А какое тело!
— Прощайте! — сказал Фредерик.
Арну вздрогнул:
— Позвольте! В чем дело?
И, нерешительно протянув ему руку, он взглянул на него; его смутило гневное выражение лица Фредерика.
Тот сухо повторил:
— Прощайте!
Точно камень, катящийся с высоты, спустился он по улице Брэда, в отчаянии и тоске, негодуя на Арну, давая себе клятву не видеться с ним больше, да и с ней также. Вместо того чтобы с ней расстаться, как он ожидал, муж, напротив, снова стал обожать ее — всю, от корней волос до глубины души. Вульгарность этого человека выводила Фредерика из себя. Так, значит, все принадлежит ему, все! Он снова столкнулся с ним на пороге дома лоретки, и к ярости собственного бессилия у него примешивалось болезненное чувство, которое осталось от мысли о разрыве. К тому же честность Арну, предлагавшего обеспечение, унижала его; Фредерик готов был его задушить; а над горем его, точно туман, реяло сознание своей подлости по отношению к другу. Слезы душили его.
Делорье шел по улице Мучеников, ругаясь вслух, — так он был возмущен, ибо его проект, подобно низверженному обелиску, казался ему теперь чем-то необычайно высоким. Он считал, что его обокрали, что он потерпел огромный убыток. Приязнь его к Фредерику умерла, и он испытывал от этого радость; это вознаграждало его! Им овладела ненависть к богачам. Он склонился к взглядам Сенекаля и дал себе слово следовать им.
Тем временем Арну, удобно расположившись в глубоком кресле у камина, попивал чай, а Капитанша сидела у него на коленях.
Фредерик к ним больше не пошел, а чтобы отвлечься от пагубной своей страсти, он ухватился за первое, что пришло ему в голову, и решил написать «Историю эпохи Возрождения». Он в беспорядке нагромоздил у себя на столе гуманистов, философов, поэтов; он ходил в кабинет эстампов смотреть гравюры Марка-Антония; он старался уразуметь Макиавелли. Тишина работы постепенно успокоила его. Погружаясь в изучение других личностей, он забывал о своей — единственное, быть может, средство не страдать от нее.
Однажды, когда он преспокойно делал выписки, дверь отворилась, и слуга объявил о приходе г-жи Арну.
Это была она! Одна ли? Да нет! За руку она держала маленького Эжена, нянька в белом переднике шла следом. Г-жа Арну села и, откашлявшись, сказала:
— Давно вы не были у нас!
Фредерик не знал, что сказать в оправдание, и она прибавила:
— Это ваша деликатность!
Он спросил:
— Какая деликатность?
— А то, что вы сделали для Арну! — сказала она.
Фредерик не удержался от движения, означавшего: «Какое мне дело до него! Это я для вас!»
Она отослала ребенка с няней поиграть в гостиной. Они обменялись двумя-тремя вопросами о здоровье, потом разговор иссяк.
На ней было коричневое шелковое платье, цветом напоминавшее испанское вино, и черное бархатное пальто, отороченное куньим мехом; так и хотелось потрогать этот мех рукой, а длинных, гладко зачесанных волос коснуться губами. Но что-то волновало и беспокоило ее, и, обернувшись в сторону двери, она сказала:
— Здесь немного жарко!
Фредерик по взгляду угадал невысказанную мысль.
— Простите, двери лишь прикрыты!
— Ах, да, правда!
И она улыбнулась, как будто хотела сказать: «Я ничего не боюсь».
Он тотчас спросил, что привело ее сюда.
— Мой муж, — проговорила она с усилием над собой, — просил меня зайти к вам, не решаясь сделать это сам.
