— Я опоздал? Нет! Слава богу!
Он облапил Фредерика, щупал его, покрывая поцелуями его лицо.
— Я знаю причину; вы заступились за старого друга! Вот это хорошо! Да, хорошо! Никогда этого не забуду! Какой вы добрый! Ах, милое дитя!
Он смотрел на него и, смеясь от радости, в то же время проливал слезы. Барон обернулся к Жозефу:
— Думаю, мы лишние на этом маленьком семейном празднике. Все ведь кончено, господа, не правда ли? Виконт, повяжите руку. Вот, возьмите мой платок.
И с повелительным жестом прибавил:
— Полно же! Миритесь! Таков обычай.
Противники нехотя пожали друг другу руки. Виконт, г-н де Комен и Жозеф удалились в одну сторону, а Фредерик со своими приятелями — в другую.
Так как поблизости находился ресторан «Мадрид», то Арну предложил зайти туда выпить по стакану пива.
— Можно бы и позавтракать, — сказал Режембар.
Но Дюссардье спешил, и пришлось ограничиться легкой закуской в саду. Все испытывали то блаженное состояние, которое наступает вслед за счастливой развязкой. Гражданин все-таки досадовал, что дуэль прервали в самый интересный момент.
Арну узнал о ней от приятеля Режембара, некоего Компена, и в великодушном порыве поспешил к месту дуэли, чтобы помешать ей, думая, впрочем, что он является причиной. Он попросил Фредерика рассказать ему подробности. Фредерику, которого тронула нежность Арну, было совестно поддерживать в нем заблуждение.
— Бога ради, довольно об этом!
В его сдержанности Арну увидел большую деликатность. И тут же, с обычным своим легкомыслием, он перешел на другую тему:
— Что нового, Гражданин?
И они заговорили о векселях, платежных сроках. Чтобы устроиться поудобнее, они даже пересели к другому столу и стали там шептаться.
Фредерик разобрал слова:
— Вы мне подпишете?
— Да. Но вы-то, разумеется…
— Я, наконец, перепродал за триста! Выгодное дело, право!
Словом, было ясно, что Арну и Гражданин обделывают множество всяких дел.
Фредерик хотел напомнить ему о своих пятнадцати тысячах. Но его давешнее появление исключало возможность упреков, даже самых мягких. К тому же он чувствовал усталость. Место было неподходящее. Он отложил до другого раза.
Арну, сидя в тени жасминного куста, курил и был очень весел. Окинув взглядом двери отдельных кабинетов, которые все выходили в сад, он сказал, что бывал здесь прежде весьма часто.
— И не один, наверно? — спросил Гражданин.
— Еще бы!
— Какой вы шалопай! Ведь женатый человек!
— Ну, а вы-то! — продолжал Арну и, снисходительно улыбнувшись, заметил: — Я даже убежден, что у этого бездельника где-нибудь имеется комната и он там принимает девочек.
В знак того, что это правда, Гражданин только повел бровью. Тут оба они начали излагать свои вкусы. Арну теперь больше нравилась молодежь, работницы; Режембар терпеть не мог «жеманниц» и ценил прежде всего положительные свойства. Вывод, к которому приходил торговец фаянсом, был тот, что не следует относиться к женщинам серьезно.
«А свою жену он все-таки любит», — думал Фредерик, возвращаясь домой, и Арну казался ему человеком бесчестным. Он сердился на него за эту дуэль, как будто ради него он только что рисковал жизнью.
Дюссардье он был благодарен за его преданность; приказчик, которого он настойчиво приглашал к себе, в конце концов стал каждый день посещать его.
Фредерик давал ему книги: Тьера, Дюлора, Баранта, «Жирондистов» Ламартина.
[99]
Добрый малый внимательно слушал и принимал его мнения как мнения наставника.
Однажды вечером он явился в полном смятении.
Утром того дня на бульваре на него наскочил какой-то человек, несшийся во весь опор, и, узнав в нем одного из друзей Сенекаля, сказал ему:
— Его сейчас схватили, мне пришлось бежать!
Это была совершенная правда. Дюссардье весь день наводил справки. Сенекаль, обвиняемый в политическом преступлении, сидел теперь в тюрьме.
Родом из Лиона, сын мастера и ученик одного из адептов Шалье,
[100]
он, едва только приехал в Париж, сразу же вступил в члены «Общества семейств»;
[101]
образ жизни его был известен; полиция за ним следила. В мае 1839 года он был в числе сражавшихся,
[102]
и с тех пор держался в тени, но, все более и более возбуждаясь, фанатически поклоняясь Алибо
[103]
не видя разницы между недовольством, которое внушало ему общество, и злобой, возбуждаемой в народе монархией, он всякое утро просыпался с надеждой на революцию, которая в две недели или в месяц изменит мир. Выведенный из терпения нерешительностью своих собратьев, взбешенный задержками, которые отдаляли его мечту, отчаявшись в своей родине, он в качестве химика вступил в ряды заговорщиков, изготовлявших зажигательные бомбы, и был застигнут врасплох по пути на Монмартр, где собирался испытать действие пороха, который нес с собой, — последнее средство к установлению республики.
