– Нет.
– А как считают ребята, почему я здесъ?
– Думают, что из-за кражи билетов.
– Да, – сказал Ягуар. – Из-за этого тоже. Кто-то; сказал ему про билеты, про Кружок и что мы вещи воруем, играем на деньги, проносим спиртное – все рассказал. Надо узнать кто. Скажи им, что они тоже влипнут, если не дознаются. И ты, и вся казарма. Это кто-нибудь из наших, больше некому.
– Тебя исключат, – сказал Альберто. – А может, и в тюрьму посадят.
– И Гамбоа так сказал. Кудрявому и Питону тоже достанется за Кружок. Передай им, чтобы они узнали. Пусть напишут его имя, а бумажку бросят мне в окно. Если меня исключат, я больше их не увижу.
– Тебе-то какой прок?
– Никакого, – сказал Ягуар. – Мое дело – табак. Но зато хотя бы отомщу.
– Ты дерьмо, Ягуар, – сказал Альберто. – Я бы хотел, чтобы тебя посадили в тюрьму.
Ягуар задвигался, потом подался вперед и приподнял голову, чтобы посмотреть на Альберто. Теперь все его лицо попало в полосу света.
– Ты слышал, что я сказал?
– Не ори, – сказал Ягуар. – Ты что, хочешь, чтобы лейтенант услышал? Что это с тобой?
– Дерьмо ты, – тихо сказал Альберто. – Убийца. Ты убил Холуя.
Альберто отступил на шаг и слегка присел, готовясь к защите, но Ягуар не нападал, даже не двинулся. Альберто видел, как сверкают в полумраке его голубые глаза.
– Врешь, – сказал Ягуар тоже очень тихо. – Это клевета. Кто-то набрехал лейтенанту, чтобы мне насолить. Какой-то стукач хочет мне отомстить, трус какой-то, понимаешь? Скажи, все у нас думают, что это я убил Арану?
Альберто не ответил.
– Да нет, конечно, – сказал Ягуар. – Кто этому поверит? Арана, бедняга, был сопля – его всякий пальцем мог свалить. Зачем его убивать?
– Он был намного лучше тебя, – сказал Альберто. Оба говорили полушепотом, изо всех сил старались не повышать голоса, и слова звучали неестественно, театрально. – Ты просто хулиган, бандит, вот ты действительно бедняга. А Холуй был хороший парень. Тебе не понять, что это такое. Он не умел задираться. А ты вечно над ним измывался. Когда он пришел сюда, он был нормальный, а вы его заклевали, искалечили. И все потому, что он не умел драться. Ты просто дрянь, Ягуар. Теперь тебя выгонят. Знаешь, что тебя ждет? Ты же настоящий уголовник. Рано или поздно ты докатишься до тюрьмы.
– Мать говорила мне то же самое. – Альберто удивился: он не ожидал, что Ягуар ответит откровенностью. Потом понял, что Ягуар просто говорит сам с собой; голос его был сухим и тусклым. – И Гамбоа тоже… Не понимаю, какое им дело до моей жизни. Не я один донимал Холуя. Все приставали к нему, и ты тоже, Писатель. В училище все задираются. Кто не ответит – тот пропал. Я тут ни при чем. Меня не раздавили потому, что я сильнее. Я не виноват, что я мужчина.
– Никакой ты не мужчина, – сказал Альберто. – Ты убийца, и я тебя не боюсь. Я тебе покажу, когда выйдем отсюда.
– Хочешь со мной подраться? – сказал Ягуар.
– Да.
– Слаб ты против меня, – сказал Ягуар. – Скажи, все так взъелись на меня во взводе?
– Нет, – сказал Альберто. – Только я один. И я тебя не боюсь.
– Тс-с-с, не ори. Если хочешь, подеремся на улице. Только предупреждаю – я сильней тебя. Ты зря бесишься. Я ничего Холую не сделал. Приставал к нему, как все. И без всякого умысла, так – позабавиться хотел.
– Тут большая разница. Ты первый издевался над ним, и все стали издеваться, тебе подражали. Ты ему отравил жизнь. А потом убил.
– Не кричи, дурак. Услышат. Не убивал я его. Выйду отсюда, найду стукача и заставлю его признаться перед всеми, что это вранье. Вот увидишь.
– Нет, это правда, – сказал Альберто. – Я знаю.
– Да не кричи ты, черт…
– Ты убийца.
– Тиш-ш-ш.
– Это я донес на тебя, Ягуар. Я знаю, что ты его убил.
На этот раз Альберто не тронулся с места. Ягуар пригнулся, не вставая с койки.
– Это ты пошел к лейтенанту? – медленно, с расстановкой проговорил он.
– Да. Я рассказал ему про тебя и про все, что творится в бараке.
– Зачем?
– Так мне захотелось.
– Ну посмотрим, такой ли ты герой на деле, как на словах, – сказал Ягуар выпрямляясь.
VII
Лейтенант Гамбоа вышел из кабинета полковника, кивнул человеку в штатском, постоял немного у лифта, не дождался, направился к лестнице и спустился, прыгая через ступеньку. На улице он заметил, что просветлело: чистое небо сияло, на горизонте, над сверкающим морем виднелись белые облачка. Он пошел быстрым шагом к казармам пятого курса, вошел в канцелярию. Капитан Гарридо сидел за письменным столом взъерошенный, как дикобраз. Гамбоа поздоровался с ним с порога.
– Ну что? – сказал капитан, вскакивая.
– Полковник просил меня передать, чтобы вы аннулировали мое донесение, сеньор капитан.
С лица капитана сошла напряженность, его глаза потеплели.
– Конечно, – сказал он, хлопнув по столу. – Я его даже не зарегистрировал. Я так и знал. Что там было, Гамбоа?
– Кадет отказался от обвинения, сеньор капитан. Полковник разорвал донесение. Все должно быть забыто. Я имею в виду предположение об убийстве, сеньор капитан. В остальном полковник требует, чтобы была восстановлена дисциплина.
– Так, – сказал капитан, широко улыбаясь. – Подойдите сюда, Гамбоа. Посмотрите.
Он протянул ему кучу бумаг, исписанных именами и цифрами.
– Видите? За три дня набралось больше докладных, чем за весь прошлый месяц. Шестьдесят дисциплинарных взысканий, почти треть курса, понимаете? Полковник может быть спокоен, мы их всех скрутим. А в отношении билетов я уже принял меры. Я спрячу их в своей комнате до начала экзаменов, пусть теперь попробуют достать! Удвоены караулы и патрули. Дежурные будут докладывать сержантам каждый час. Осмотр обмундирования и оружия – два раза в неделю. Думаете, они опять за свое возьмутся?
– Думаю, что нет, сеньор капитан.
– Кто же был прав? – спросил капитан в упор. – Вы или я?
– Я только исполнял свой долг, – сказал Гамбоа.
– Вы свихнулись на уставе, Гамбоа, – сказал капитан. – Я не собираюсь вас критиковать, но в жизни надо быть практиком. В некоторых случаях лучше позабыть об уставе и обратиться к здравому смыслу.
– Я верю в уставы, – сказал Гамбоа. – Я знаю их наизусть. Кроме того, имейте в виду – я ни в чем не раскаиваюсь.
– Закурите? – сказал капитан.
Гамбоа взял сигарету. Капитан курил черный импортный табак, и дым был густой, вонючий. Лейтенант погладил пальцем плоскую сигарету, прежде чем взять ее в рот.
