По шоссе проходили машины на запад, в сторону Сан-Кристобаля, били на восток, в сторону Сьюдад-Трухильо, но среди них не было «Шевроле Бель Эр» с Трухильо, за которым должен был появиться «Бискейн» с Антонио де-ла-Масой. Инструкции были просты: едва появляются эти два автомобиля, о чем знаком известит Тони Имберт — три раза погасит и включит фары, — они выводят свой тяжелый черный олдсмобиль и ставят поперек шоссе, преграждая дорогу Козлу. И он из своего полуавтоматического карабина М-1, для которого Антонио дал ему дополнительные обоймы, и Уаскар из девятимиллиметрового «Смит-и-Вессона» 39-й модели с девятью патронами в обойме выпустят в него спереди столько свинца, сколько выпустят в него сзади Имберт, Амадито, Антонио и Турок. Козлу не уйти; но если бы вдруг он и ушел, то в двух километрах от них, на западе, Фифи Пасториса за рулем «Меркьюри», принадлежащего Эстрелье Садкале, бросится вперед и перекроет ему путь.
— Твоя жена знает насчет сегодняшнего дела, Педро Ливио? — спросил Уаскар Техеда.
— Думает, что я с Хуаном Томасом Диасом смотрю кино. Она в положении, так что…
Он увидел несущийся на огромной скорости автомобиль, за ним, метрах в десяти, другой, в темноте ему показалось, что это «Шевроле» «Бискейн» Антонио де-ла-Масы.
— Это не они, Уаскар? — вглядывался он в темень.
— Фары мигнули? — закричал Техеда Пиментель. — Ты видел?
— Нет, знака не было. Но это — они.
— Что будем делать, Негр?
— Трогай, трогай!
Сердце у Педро Ливио заколотилось так, что он едва" мог говорить. Уаскар разворачивал тяжелый олдсмобиль. Красные огоньки обеих машин удалялись все больше, скоро совсем пропадут из вида.
— Это — они, Уаскар, должны быть они. Какого же черта не было знака?
Красные огоньки уже пропали; впереди был лишь конус света от фар олдсмобиля, а вокруг — глухая ночь: тучи только что закрыли луну. Педро Ливио — полуавтоматический карабин опирался об опущенное окошко — подумал об Ольге, жене. Что с ней будет, когда она узнает, что ее муж — один из убийц Трухильо? Ольга Деспрадель была его второй женой. Они жили замечательно, потому что Ольга — в отличие от его первой жены, с которой семейная жизнь обернулась сущим адом — была безгранично терпима к его вспышкам гнева и во время приступов ярости никогда не перечила ему и не спорила; а дом она вела с таким тщанием, что он был просто счастлив. Она, конечно, страшно удивится. Считает, что он не интересуется политикой, хотя в последнее время и подружился тесно с Антонио де-ла-Масой, генералом Хуаном Томасом Диасом и инженером Уаскаром Техедой, известными антитрухилистами. Еще несколько месяцев назад, когда его друзья принимались плохо говорить о режиме, он молчал, как сфинкс, но его мнения никто и не допытывался. Не хотелось ему терять место администратора Доминиканской фабрики музыкальных инструментов, принадлежавшей семейству Трухильо. До санкций их материальное положение было очень хорошим, но санкции подорвали все.
Разумеется, Ольге было известно, что Педро Ливио имеет зуб на режим, потому что его первая жена, яростная трухилистка и близкая подруга Генералиссимуса, сделавшего ее губернаторшей Сан-Кристобаля, воспользовалась своим влиянием и добилась судебного решения, запрещающего Педро Ливио навещать свою дочь Аданелу, которую суд отдал матери. Завтра Ольга может подумать, что он вступил в заговор, желая отомстить за эту несправедливость. Нет, совсем не по этой причине он со своим полуавтоматическим карабином М-1 гонится сейчас за Трухильо. Причина — Ольге этого не понять — убийство сестер Мирабаль.
— Кажется, стреляют, Педро Ливио?
— Да, да, стреляют. Это — они, черт возьми! Жми, Уаскар, жми!
Его уши умели различать выстрелы. То, что сейчас пропороло ночь, были очереди из карабинов Антонио и Амадито и револьверные выстрелы Турка, а возможно, Имберта; это радостно взбодрило его, измученного ожиданием. Олдсмобиль уже мчался по шоссе. Педро Ливио высунулся в окошко, но не увидел ни «шевроле» Козла, ни его преследователей. Но за поворотом вдруг возник Меркьюри Эстрельи Садкалы, и тут же фары олдсмобиля высветили худое лицо Фифи Пасторисы.
— И мимо Фифи проехали, — сказал Уаскар Техеда. — И тоже забыли подать знак. Какие болваны!
«Шевроле» Трухильо показался всего метрах в ста, он стоял с зажженными фарами у правой обочины. «Вот он!», «Это он, черт возьми!» — закричали Педро Ливио и Уаскар, и в тот же миг снова послышались выстрелы -револьвер, карабин, автомат. Уаскар погасил огни и тормознул олдсмобиль метрах в десяти от «шевроле». Педро Ливио рванул дверцу, вывалился на шоссе и выстрелил. Он больно ударился всем телом и ободрался обо что-то, но тут до него донеслись ликующий крик Антонио де-ла-Масы: «Отбегался сарыч кур воровать», — что-то в этом роде, голоса Турка, Тони Имберта, Амадито, — и он, поднявшись с трудом, бросился к ним вслепую, на голоса. Сделав несколько шагов, услыхал новые выстрелы, совсем близко, и что-то вдруг обожгло, сбило с ног и вцепилось в солнечное сплетение.
— Не стреляйте, мать вашу, это мы, — закричал Уаскар Техеда.
— Меня ранило, — пожаловался Педро Ливио и тут же, без перехода заорал во всю мочь: — Козел мертв?
— Мертвее мертвого, Негр, — сказал рядом с ним Уаскар Техеда. — Смотри.
Педро Ливио чувствовал, что силы покидают его. Он сидел на мостовой среди обломков и стеклянного крошева. Слышал, как Уаскар Техеда сказал, что поедет за Фифи Пасторисой, слышал, как олдсмобиль тронулся. До него доносились возбужденные голоса товарищей, но кружилась голова, и ответить не было сил; он едва понимал, что они говорили, потому что все его внимание было обращено на жжение в желудке. Горела и рука. Неужели схватил две пули? Олдсмобиль вернулся. Он разобрал слова Фифи Пасторисы:
— Мать твою, Господь велик, мать твою.
— Давайте запихнем его в багажник, — распоряжался Антонио де-ла-Маса с полным спокойствием. — Надо отвезти труп и показать Пупо, чтобы он запустил в действие план.
Он чувствовал, что руки у него мокрые. Эта липкая жидкость могла быть только кровью. Его или Козла? И асфальт тоже мокрый. Дождя не было, значит, тоже от крови. Кто-то положил ему руку на плечо и спросил, как он себя чувствует. Голос был озабоченный. Он узнал Сальвадора Эстрелью Садкалу.
— Кажется, пуля в желудке… — Но вместо слов из горла вышло только хрипение.
Он различал силуэты товарищей, они грузили какой-то тюк в «Шевроле» Антонио. Да это же — Трухильо, черт возьми! Получилось все-таки. Но радости он не почувствовал, скорее, облегчение.
— А где шофер? Никто не видел Сакариаса?
— Тоже — наповал, там он где-то, темно, не видно, — сказал Тони Имберт. — Не теряй времени, не ищи его; Амадито. Надо ехать в город. Сейчас самое главное — показать труп Пупо Роману.
— Педро Ливио ранен, — озабоченно сказал Сальвадор Эстрельа Садкала.
Багажник с трупом был уже закрыт. Вокруг него толпились темные силуэты, лиц он не разбирал, они похлопывали его по плечу, спрашивали: ну, как ты, Педро Ливио? Они пристрелят его, чтобы избавить от мучений? В свое время было решено единогласно. Никогда не оставлять раненого товарища, чтобы он не попал в руки calies Джонни Аббеса и не подвергся бы пыткам и унижениям. Он вспомнил, как они разговаривали об этом в саду у генерала Хуана Томаса Диаса и его жены Чаны, где росли манго и фламбойаны, в этом разговоре принимал участие и Луис Амиама Тио. И все единодушно согласились: не оставлять умирающих. Если их затея не удастся и кто-то будет тяжело ранен, застрелить его, чтобы избавить от мучений. Значит, он умрет? Его пристрелят?
