— Внесите его в машину, — распорядился Антонио де-ла-Маса. — Отвезем к Хуану Томасу, там вызовем врача.
Тени товарищей трудились у «Шевроле» Козла, стаскивали его с шоссе. Он слышал, как они тяжело, натужно дышат. Фифи Пасториса присвистнул:
— Ничего себе изрешетили, мать твою.
Когда друзья подняли его, чтобы отнести в машину, боль стала такой сильной, что он потерял сознание. Через несколько секунд, когда он пришел в себя, они все еще не тронулись с места. Он оказался на заднем сиденье, Сальвадор приобнял его сзади за плечи и подставил ему под голову свою грудь вместо подушки. Он разглядел, что за рулем — Тони Имберт, а с ним рядом — Антонио де-ла-Маса. Ну, как ты, Педро Ливио? Он хотел сказать: «Главное — стервятник сдох», — но вышел только беззвучный шепот.
— Похоже, с Негром серьезно, — процедил Имберт.
Получается, что друзья за глаза называют его Негром. Ну и пусть. Они ему друзья, настоящие: никому из них даже в голову не пришло пристрелить его. Они считают нужным посадить его в машину и отвезти к Хуану Диасу с Чаной. И в желудке, и руку жгло уже меньше. Сил совсем не было, и он даже не пытался говорить. Но голова была ясной, и он прекрасно понимал все, что говорили. Тони, Антонио и Турок, по-видимому, тоже были ранены, но легко. Задели пули и Антонио с Сальвадором, первому царапнуло лоб, второму — голову. Носовыми платками они вытирали кровившие раны. Тони гильзой поцарапало грудь, левый сосок, и он сказал, что кровь запачкала рубашку и брюки.
Он узнал здание Национальной лотереи. Значит, в город возвращаются по старому шоссе Санчес из-за того, что там меньше машин? Нет, не из-за этого. Тони Имберт хотел заехать к своему другу, Хулито Сениору, который жил на проспекте Анхелита, и оттуда позвонить генералу Диасу, предупредить условной фразой, что везут труп к Пупо Роману: «Тесто подошло, пора печь, Хуан Томас». Они остановились перед темным домом. Тони вышел из машины. Вокруг ни живой души. Педро Ливио услышал Антонио: его невезучий «Шевроле» изрешетили пули, одна шина спущена. Педро Ливио помнил этот момент: хлопнула шина и застучали пули, каждый звук отдавался в желудке.
Имберт вернулся: в доме Хулито Сениора никого нет. Лучше ехать прямо к Хуану Томасу. Они снова поехали, очень медленно, петляя и объезжая людные улицы.
Сальвадор наклонился к нему.
— Как ты, Педро Ливио?
«Хорошо, Турок, хорошо», — сжал ему руку.
— Потерпи, немного осталось. У Хуана Томаса тебя посмотрит врач.
Какая жалость, нету сил сказать друзьям, чтобы они не беспокоились о нем, что ему хорошо оттого, что Козел мертв. Они отомстили за сестер Мирабаль и за несчастного Руфино де-ла-Круса, шофера, который возил их в крепость Пуэрто-Плата навещать заключенных там мужей; Трухильо приказал убить и его, чтобы фарс с автомобильной катастрофой выглядел более правдоподобно. То убийство так ранило душу Педро Ливио, что после 25 ноября 1960 года он и примкнул к заговору, организованному его другом Антонио де-ла-Масой. Сестер Мирабаль он знал только по рассказам. Но, как и многих доминиканцев, трагедия девочек из Сальседо потрясла его. Вот уже беззащитных женщин убивают, и все смотрят — пальцем не пошевельнут. До такого позора докатились мы в Доминиканской Республике? Не осталось настоящих мужиков, коньо! И он, всегда такой сдержанный в проявлении чувств, услышав взволнованные слова Антонио Имберта о Минерве Мирабаль, в присутствии товарищей разрыдался, единственный раз в своей взрослой жизни. Нет, есть еще настоящие мужчины в Доминиканской Республике. Доказательство тому — труп, который они везли в багажнике.
— Я умираю! — вскрикнул он. — Не дайте мне умереть!
— Подъезжаем, Негр, — успокоил его Антонио де-ла-Маса. — Сейчас будем тебя лечить.
Он силился не потерять сознание. Чуть спустя узнал пересечение Максиме Гомеса с проспектом Боливара.
— Видели казенный автомобиль? — сказал Имберт. — Эта машина — не генерала Романа?
— Пупо у себя дома, ждет нас, — отозвался Антонио де-ла-Маса. — Он сказал Амиаме и Хуану Томасу, что сегодня уже не выйдет из дому.
Прошел век, прежде чем машина остановилась. Из разговора друзей он понял, что они подъехали к дому генерала Диаса, к черному ходу. Кто-то открыл калитку. Въехали во двор, остановились у гаража. В слабом свете от уличных фонарей и освещенных окон он узнал цветущий сад, за которым так ухаживала Чана, куда он столько раз приходил по воскресеньям, один или с Ольгой, и они вкусно обедали, для друзей генерал сам готовил креольские блюда. Почему-то ему казалось, что он — это не он, а кто-то другой, кто со стороны наблюдает за всей этой передрягой. Днем, узнав, что дело назначено на сегодняшнюю ночь, он, прощаясь с женой, сказал, что вечером пойдет смотреть кино именно в этот дом; Ольга сунула ему в карман песо и попросила, чтобы он принес ей шоколадно-ванильное мороженое. Бедняжка! Из-за беременности у нее появлялись маленькие прихоти. От переживаний она может потерять ребенка! О, нет, Боже мой, нет, нет. Это, наверное, будет девочка, сестричка их двухлетнему Луису Мариано. Турок, Имберт и Антонио уже вышли из машины. Он остался один, лежал в полутьме на заднем сиденье «Шевроле». И думал, что никто уже и ничто не спасет его от смерти, и он умрет, не узнав даже, кто победит в матче по баскскому мячу, в котором сегодня команда его фабрики «Ударные инструменты — Геркулес» играет против «Доминиканской авиационной компании» на бейсбольном поле «Доминиканского национального пивоварения».
Во дворе громко заспорили. Эстрельа Садкала ругал Фифи, Уаскара и Амадито, только что подъехавших на олдсмобиле, за то, что оставили на шоссе машину Турка:
— Идиоты, болваны. Вы что, не понимаете? Вы же меня выдали с потрохами! Езжайте обратно, заберите ее.
Как странно: чувствовать, что ты тут и тебя тут нет. Фифи, Уаскар и Амадито успокаивали Турка: в спешке они очумели и никто не вспомнил о его машине. Какая теперь разница, генерал Роман сегодня ночью возьмет власть. Им нечего бояться. Вся страна выйдет на улицы чествовать их, казнивших тирана.
Они забыли о нем? Властный голос Антонио де-ла-Масы навел порядок. Никому не надо возвращаться на шоссе, там наверняка уже полно calies. Главное сейчас — найти Пупо Романа и показать ему труп, как он требовал. Но возникла проблема: Хуан Томас Диас и Луис Амиама только что были у него дома — Педро Ливио знал этот дом, он находился рядом, на другом углу, — но Мирейа, его жена, сказала, что Пупо ушел с генералом Эспайльатом, «потому что, кажется, что-то случилось с Хозяином». Антонио де-ла-Маса успокоил их:
— Не волнуйтесь. Луис Амиама, Хуан Томас и Модесто Диас пошли за Бибином, братом Пупо. Он нам поможет его найти.
Да, они забыли о нем. Видно, он так и умрет в продырявленном пулями автомобиле, рядом с трупом Трухильо. Ярость охватила его, ярость, которая была бедой его жизни, однако на этот раз он тотчас же успокоился. Что проку яриться в такой момент, болван?
Он прикрыл глаза, потому что в лицо ударил свет — прожектор или сильная лампа. Он узнал склонившиеся над ним лица зятя Хуана Томаса Диаса, дантиста Бьенвенидо Гарсии, Амадито и, кажется, Линито. Да, Линито, врач, доктор Марселино Велес Сантана. Они склонились над ним, ощупывали его, подняли рубашку. Что-то спросили, он не понял, что. Хотел сказать, что боль утихла, спросить, во скольких местах его продырявили, но голоса не было. Он старался открыть глаза пошире, чтобы знали, что он жив.
