XX
Когда лимузин Хозяина отбыл, бросив генерала Хосе Рене Романа у вонючей лужи, генерала била дрожь, какая, он видел, била солдат, умиравших от малярии в Дахабоне, на гаитяно-доминиканской границе, в начале его военной карьеры. Не первый год Хозяин вымещал на нем злобу и в кругу семьи, и перед посторонними, выказывая, сколь мало он его уважает, и по любому поводу называя дураком. Но никогда еще его презрение не было таким оскорбительным, как сегодня.
Он подождал, пока уймется дрожь, и только после этого пошел на военно-воздушную базу Сан-Исидро. Дежурный офицер, перепугался, увидев пришедшего пешком, среди ночи, с ног до головы в грязи, главу вооруженных сил. Генерала Вирхилио Гарсиа Трухильо, начальника базы Сан-Исидро и шурина Романа — он был братом-близнецом Мирейи, — на базе не оказалось, но военный министр собрал всех офицеров и устроил им разнос: лопнувшая труба, которая вывела из себя Его Превосходительство, должна быть починена тотчас же под угрозой строжайшего наказания. Хозяин может приехать проверить, а все знают, как он беспощаден в отношении всего, что касается чистоты. Он приказал подать ему джип с шофером, чтобы вернуться домой, и уехал, не переодевшись и не умывшись.
В джипе по дороге в Сьюдад-Трухильо он подумал, что дрожь напала на него не из-за того, что Хозяин оскорблял, а потому, что он был в напряжении после телефонного звонка, когда узнал, что Хозяин разгневан. Весь день, тысячи раз он повторял, что этого не может быть, никак не может быть, чтобы он узнал о заговоре, затеянном кумом Луисом Амиамой и его близким другом генералом Хуаном Томасом Диасом. В таком случае, он не позвонил бы ему, а велел бы арестовать и он уже сидел бы в Сороковой или в Девятке. Однако червячок сомнения продолжал его глодать, так что в час обеда он даже не притронулся к еде. Поэтому, несмотря на пережитые пренеприятные минуты, он испытал облегчение, узнав, что причиной оскорблений оказалась лопнувшая труба, а не заговор. От одной мысли, что Трухильо мог узнать, что он в заговоре, кровь стыла в жилах.
Его можно было обвинить во многом, только не в трусости.
Еще в кадетах и потом, на всех постах, он выказывал отвагу и в минуты опасности всегда действовал с таким бесстрашием, что снискал себе у товарищей и у подчиненных славу настоящего мужика. Он всегда был хорошим бойцом что в перчатках, что на кулаках. И никогда никому не позволял относиться к нему неуважительно. Но как и у стольких офицеров, как у стольких доминиканцев, в присутствии Трухильо все его мужество, все его достоинство мигом куда-то девались, его разум и мускулы сковывал паралич и нападали покорность и лакейская почтительность. Тысячу раз он спрашивал себя, почему одно только присутствие Хозяина — его пронзительный, как флейта, голосок и твердый стальной взгляд — морально уничтожало его.
Именно потому, что генерал Роман знал эту власть Трухильо над собой, он отозвался мгновенно, когда пять с половиной месяцев назад Луис Амиама впервые сказал ему о заговоре, ставившем целью покончить с режимом:
— Похитить его? Какая чушь! Пока он жив, ничего не изменится. Его надо убить.
Они находились на банановых плантациях Луиса Амиамы, в Гуайубине, Монтекристи, и с залитой солнцем террасы смотрели, как струятся перед ними глинистые воды реки Йаке. Кум рассказал ему, что они с Хуаном Томасом задумали эту операцию, чтобы не дать режиму окончательно потопить страну и тем самым приблизить революцию в кубинском стиле. План был серьезным, Соединенные Штаты стояли за ними. Генри Диборн, Джон Бенфилд и Боб Оуэн из дипломатического представительства официально поддержали их и поручили представителю ЦРУ в Сьюдад-Трухильо, Лоренсо Д.Берри («Хозяину супермаркета Уимпис?» — «Да, этому самому»), снабдить их деньгами, оружием и взрывчаткой. Соединенные Штаты были обеспокоены выходками Трухильо и после покушения на венесуэльского президента Ромуло Бетанкура хотели убрать его но в то же время обезопасить себя от того, чтобы его место занял второй Фидель Кастро. И потому были готовы поддержать какую-нибудь серьезную группу, разумеется, антикоммунистическую, которая бы затем образовала военно-гражданскую хунту, а та через полгода провела бы выборы. Амиама, Хуан Томас Диас и гринго пришли к согласию: Пупо Роман возглавит эту хунту. Кто лучше него сможет договориться с военными и обеспечить спокойный переход к демократии?
— Похитить его и просить, чтобы ушел добровольно?! — возмутился Пупо. — Да вы ошиблись страной и не на ту личность напали. Никогда он не дастся живым, кум. И отречения вы у него не добьетесь. Его надо убить.
Шофер джипа, сержант, вел машину молча, и Роман жадно затягивался своими любимыми сигаретами «Лаки Страйк». Почему он согласился вступить в заговор? В отличие от Хуана Томаса, попавшего в немилость и выброшенного из армии, ему было что терять. Он поднялся до самого высокого поста, о котором мог мечтать военный, и хотя бизнес у него не очень ладился, поместье все равно оставалось. Опасности, что его пустят с молотка, уже не было после уплаты Земледельческому банку четырехсот тысяч песо. Хозяин погасил его долг не из любви к его персоне, а из гордыни, поскольку считал, что его семья ни в коем случае не должна выглядеть плохо, семейство Трухильо и его близких должно оставаться незапятнанным. Не жажда власти, не перспектива стать временным президентом Доминиканской Республики — а возможность, большая возможность превратиться затем в президента избранного — заставили его согласиться на заговор. Заставили его злоба и ярость, накопившиеся от бесконечных оскорблений Трухильо, жертвой которых он стал, женившись на Мирейе и превратившись благодаря этому браку в члена привилегированного и неприкасаемого клана. Поэтому Хозяин и продвигал его прежде других, поэтому назначал на высокие посты и время от времени делал подарки звонкой монетой или подачками, что позволяло ему жить на широкую ногу. Но за блага и назначения ему приходилось расплачиваться — терпеть грубые выходки и презрительное отношение. «А это стоит дороже», — подумал он.
За эти пять с половиной месяцев каждый раз, когда Хозяин его унижал, генерал Роман говорил себе, точно так же, как сейчас, когда ехал в джипе по мосту Радамеса, что скоро он будет жить своей собственной жизнью и станет нормальным человеком, а не прихлебателем, кем его все время норовит выставить Трухильо. Луис Амиама с Хуаном Томасом и не подозревали, что он вступил в заговор, чтобы доказать Хозяину, что не такой он рохля, как тот считает.
Он поставил условие: не шевельнет пальцем, пока своими глазами не увидит казненного. Только тогда он поднимет армию и арестует братьев Трухильо и наиболее связанных с режимом офицеров и гражданских, начиная с Джонни Аббеса Гарсии. Ни Луис Амиама, ни генерал Диас не должны никому говорить — даже руководителю ударной группы Антонио де-ла-Масе, — что он участвует в заговоре. Не должно быть никакой переписки, ни телефонных переговоров, только разговоры с глазу на глаз. Он постепенно, с осторожностью, будет ставить на ключевые посты доверенных офицеров, так чтобы в решающий день войска подчинились ему по первому слову.
Именно с этой целью он назначил командовать крепостью Сантьяго де-Кабальерос, второй по значению в стране, генерала Сесара А.Оливу, своего товарища по выпуску и близкого друга. Точно таким же образом он поставил во главе Четвертой бригады, дислоцированной в Дахабоне, генерала Гарсию Урбаеса, своего верного союзника. С другой стороны, он надеялся на генерала Гуаро Эстрелью, командующего второй бригадой, стоящей в Ла-Веге. С Гуаро, заядлым трухилистом, они не были друзьями, однако Гуаро был братом Турка, Эстрельи Садкалы из ударной группы, и потому логично было предположить, что он встанет на сторону брата. Своего секрета он не открыл ни одному из генералов, он был достаточно хитер, чтобы подвергать себя опасности доноса. Но рассчитывал, что, когда намеченное произойдет, все они подчинятся ему без колебаний.
