— Не смей его так называть! Он не виноват, что незаконнорожденный Коттон откинулся в кресле и поднял на нее взгляд.
— Боже милостивый! — воскликнул он с удивлением. — Да ты влюбилась в него!
Лицо ее стало бесстрастным. Она еще несколько мгновений смотрела на отца, потом повернулась к нему спиной, опершись обеими руками о спинку своего кресла.
Коттон еще не закончил выяснения отношений с ней. Он выпрямился и подвинулся к краю кресла.
— И ты осмеливаешься выгораживать этого человека передо мной. Передо мной! — Он стукнул себя кулаком в грудь. Удар отразился болью в еще не долеченном сердце, но он был слишком разгневан, чтобы замечать это. — Надо ж, как тебя угораздило. Влюбиться в такого бабника, как Кэш Будро!
Она снова резко обернулась к нему:
— А почему бы и нет? Ты-то его мать тоже любил. Оба с такой яростью смотрели друг другу в глаза, что долго это не могло продолжаться. Одновременно опустили взгляд.
— Значит, ты в курсе, — сказал Коттон после долгой паузы.
— Да.
— И давно?
— Недавно.
— Он сказал?
— Нет. Трисия. Он вздохнул.
— А какого черта, собственно? Я даже удивляюсь, что ты об этом не знала. Весь приход знал. — Коттон расколол еще один пекан, взял кусочек мякоти и подсунул любопытной белочке. — Я много лет сожительствовал с Моникой.
— Да.
— И сделал бы это снова. — Отец и дочь посмотрели друг другу в глаза. — Даже если бы мне пришлось вечно гореть в аду, я бы все равно любил Монику. — Снова откинувшись в кресле, он положил затылок на спинку и посмотрел вверх. — Мэйси не была… не была горячей женщиной, Шейла. Для нее страсть означала всего лишь потерю самообладания. Не способна она была на сильные чувства.
— А Моника Будро была способна?
На его бледных губах появилась тень улыбки.
— О да. — Он вздохнул. — Еще как! Она все делала со страстью — смеялась, презирала, любила. — Взгляд его стал отрешенным, словно он всматривался в глубь своих воспоминаний, видя там более счастливые времена. — Она была очень красивой женщиной.
Шейлу удивило непривычное выражение его лица. Оно никогда еще не было таким мягким. Эта уязвимость до глубины души тронула Шейлу.
— Вот! А я думаю, что Кэш очень красивый мужчина.
Лицо Коттона мгновенно изменилось, стало злым и безобразным, улыбка исчезла, уголки губ опустились в презрительной гримасе.
— Я смотрю, крепко он тебя обработал, верно? Но ведь ты ему не доверяешь?
— Он для меня был находкой. Да, приходится зависеть от него. Он самый опытный и толковый знаток леса. Все так говорят.
— Да знаю я, черт его дери! — прорычал Коттон. — Мне тоже приходится зависеть от его профессиональных оценок, но я к нему в постель не лезу. Я к нему спиной не поворачиваюсь, чтобы он нож не всадил мне под лопатку.
— Кэш вовсе не такой, — сказала она, желая в глубине души, чтобы это было правдой.
— Не такой? А когда он тебе рассказывал про Монику и меня, о своих угрозах не упоминал?
— Угрозах?
— А! Вижу, не упоминал.
— Я знаю, что у вас с ним было несколько яростных стычек. Одна произошла в ту ночь, когда он привез меня домой с пруда Тибодо. Помнишь? Сразу вскоре после того, как умерла мама.
— Помню, — настороженно признал он.
— Кэш мне тогда помог. Он был единственным, кто не накачивал меня пивом в тот вечер. А ты несправедливо обвинил его во всем.
— Кэш никогда ничего не делает по доброте сердечной. Может, он и не спаивал тебя, но не заблуждайся относительно того, что он заботился о твоем состоянии.
— А из-за чего вы в ту ночь сцепились с ним?
— Не помню.
Он лгал так же, как и Кэш.
— Из-за Моники?
— Не помню. Может быть. Когда Мэйси умерла, Кэш требовал, чтобы я женился на его матери.
Шейла внимательно смотрела на него, пытаясь снова уловить то мягкое выражение любви, которое только недавно осветило его лицо.
— А почему ты отказался, папа? Если так ее любил, почему не женился на ней, когда мама умерла? — С чувством вины добавила:
— Из-за Трисии и меня?
— Нет. Потому что дал слово Мэйси.
— Но она же умерла.
— Это не имеет значения. Я дал слово и не мог жениться на Монике. Она меня поняла и смирилась с этим. А Кэш — нет.
— Ну и за что его винить? Ты испортил жизнь его матери. У нее был выкидыш, знаешь? Глаза Коттона затуманились слезами:
— Проклятие ему за то, что сказал тебе об этом.
— Значит, это правда?
— Да. Но я не знал, что она была беременна. Узнал только потом. Клянусь Богом, не знал.
Она поверила. Он мог косвенно солгать, не сказав всей правды, но никогда не говорил ей вещи, намеренно искажающие истину.
— Моника жила в некоей сумеречной зоне, изгоем общества. Не могла даже выполнять религиозные предписания из-за романа с тобой.
— Ну, это уж был ее выбор, равно как и мой, — жить так, а не иначе.
— И все же, когда умерла мама, у тебя была возможность все это уладить нормально, а ты не стал.
— Да не мог я! — повторил он в сердцах. — Кэшу так и сказал. Теперь вот и тебе говорю. Не мог, понимаешь?! — Он выкрикнул все на последнем выдохе. — Тогда Кэш и поклялся на четках своей матери, что отомстит мне. Обвинял меня, что я, мол, делаю из нее шлюху, обещал, что не успокоится, пока не разорит меня и Бель-Тэр в придачу. — Он судорожно вдохнул. — Как ты думаешь, почему человек с его опытом все эти годы сшивается здесь, живет, как белая шваль, в задрипанной хижине у затона?
— Я его об этом спрашивала.
— Ну и что он сказал?
— Сказал, что поклялся умирающей матери, что не покинет Бель-Тэр, пока ты жив. Она просила его присматривать за тобой.
Коттон некоторое время молчал, невидящим взглядом смотрел на Шейлу, наконец упрямо покачал головой:
— Не верю я этому, просто время выигрывал. Подстерегал случай, как пантера перед прыжком. Ты вернулась из Англии после полного сексуального воздержания, и тут — бах — он увидел свой шанс отомстить. Поскольку я слег, ты оказалась к его услугам безо всяких препятствий, вот и воспользовался на всю катушку, разве не так?
— Нет.
— Не воспользовался?
— Нет!
Глаза Коттона прищурились в узкие щелки.
— Разве это не золотая возможность отплатить мне за то, что я спал с его матерью? Всем известно, как я к тебе отношусь, Шейла. Парень отнюдь не глуп. Если он захотел со мной расквитаться по-настоящему, лучшего способа, чем совратить мою любимую дочку, ему не найти.
