— Привет, оортианка. Хочешь персик?
Миели вздрагивает от неожиданно раздавшегося голоса. На скамье по соседству сидит парень лет шестнадцати со смуглой кожей, которая в лучах венерианского рассвета кажется медной. Он одет как на картинках в старых книжках: в джинсы и футболку, которые висят на его худощавом теле. У парня тонкие седые волосы, но взгляд пронзительно голубых глаз кажется молодым. Он сидит, подняв колени и закинув руки за голову. Рядом стоит рюкзак.
— Как ты узнал, что я из Оорта? — спрашивает Миели.
— Ну, понимаешь… — парень почесывает подбородок. — Тебя выдает взгляд.
— Какой взгляд?
— Я называю это взглядом Гулливера. Мне уже доводилось видеть подобное. Как будто ты попала в страну великанов. Как будто эта планета слишком большая для тебя. Персик?
Он засовывает руку в рюкзак, достает золотистый шарик и бросает ей. Непривыкшая к гравитации, Миели с трудом ловит его. И краснеет.
— Он не такой уж большой, — говорит она. — Просто сила притяжения мешает.
Миели приближается к скамье, внимательно следя за своей походкой: ей кажется, что она вот-вот провалится вниз, и она осторожно делает шаги, как будто идет по тонкому стеклу. Парень отодвигает рюкзак, и она с благодарной улыбкой садится рядом.
— А почему же ты не там, не летаешь по воздуху? Так было бы легче.
Миели надкусывает персик. Мякоть сладкая и сочная, с привкусом горечи, как венерианский воздух.
— А ты? Почему ты не летаешь? — спрашивает она.
— Ну, начнем с того, что здесь ты. Самая хорошенькая девчонка из всех, кого я видел, и совсем одна в городе богов. — Он покусывает губы. — А может, я просто не люблю летать.
Миели сидит рядом с ним на скамье и продолжает есть персик. Косточку она перекатывает во рту. Поверхность косточки жесткая и шершавая, такой, вероятно, могла быть твердь Венеры, если дотянуться до нее языком: неровный базальт, густой, почти жидкий воздух и едкая кислота.
— Моя… подруга там, — сообщает она. Разговаривать с кем-то, кроме Сюдян или «Перхонен», оказывается очень приятно. — Мы прибыли сюда вчера. Очень странное место. Ей нравится. А мне нет.
— Я и не предполагал, что оортианцы забираются так далеко вглубь Внутренней Системы. Но не подумай, что я против, совсем нет.
В этот момент она готова рассказать ему все. Мы встретились на грандиозной стройке и полюбили друг друга. Мы сражались в войне между племенами. Все считали, что мы погибли. И Сюдян решила, пусть так и остается.Но взгляд у парня слишком пристальный.
— Это длинная история, — произносит она вслух. — А как ты узнал, что я не одна из них? — Она показывает на белые крылатые фигуры, уже едва различимые вдали.
— Персик, — отвечает парень. — Они не едят. По крайней мере, так, как ты. — Он усмехается. — Это тоже в некотором роде символично. Парис подарил яблоко прекраснейшей из богинь.
Он красиво льстит,замечает «Перхонен». Не хуже, чем Сюдян.
— Ты же согласился, что я не богиня, — отзывается Миели.
— Сейчас и ты подойдешь. До тех пор, пока я не найду настоящую богиню.
— Это не похоже на комплимент.
— Извини, — произносит парень. — Я имел в виду: богиню в буквальном смысле. Я пришел сюда из-за обвала. Жду, когда упадет город. Когда придут боги Соборности.
О чем он говорит?шепотом обращается Миели к «Перхонен».
Не имею понятия,отвечает корабль.
Парень замечает ее растерянность.
— Ты знаешь, что такое обвал Бекенштейна? — спрашивает он.
— Нет. Наверное, должна знать.
— Это то, что происходит со всеми Городами Ветров. Вот почему все сюда слетаются. Пилигримы и постлюди, монстры и божки, с Пояса и из Ублиетта, и даже зоку с Юпитера и Сатурна. Они собираются здесь, чтобы отдать себя Соборности ради Великой Всеобщей Цели.
Город падает. Машины Соборности его подхватывают. И сжимают до масштаба Планка. Возникает сингулярность. Плотность информации превосходит границу Бекенштейна. И получается черная дыра — настолько маленькая, что она нестабильна. Поэтому она взрывается под корой. Это фантастическое световое шоу. И оно уже скоро состоится. — Взгляд парня становится мечтательным. — После обвала появится богиня, чтобы собрать своих детей и понежиться в излучении Хокинга. Я пришел, чтобы встретиться с ней. И отдать ей персик бессмертия.
Миели встает. Ее тело кажется тяжелым, словно налито свинцом, но ей уже все равно.
— Она не сказала мне, — негромко произносит она.
Она не сказала мне!кричит она «Перхонен». И ты не сказала мне!
Я не хотела вмешиваться,протестует корабль. Я думала, она сама тебе скажет.
— Спасибо, — говорит Миели парню. — Надеюсь, ты найдешь свою богиню.
— Обязательно найду, — отвечает он.
Но Миели уже бежит к краю города, к облакам и пятидесятикилометровому обрыву. Она раскидывает руки, расправляет крылья и прыгает.
Сюдян превращает полет в игру, как это бывало на строительстве Цепи в Оорте. Игра всегда заканчивается одинаково, и к тому времени, когда Сюдян позволяет Миели догнать себя, та уже не сердится.
В первый раз на Венере они занимаются любовью в ку-сфере над кратером Клеопатра, на склоне гор Максвелла, а потом, уставшие, залитые светом янтарных облаков, отдыхают в объятиях друг друга. Миели обводит пальчиком серебристые линии шрамов, где когда-то были крылья Сюдян. Ее подруга трепещет от наслаждения, а затем переворачивается.
— Посмотри, отсюда видно губернию, — говорит Сюдян, показывая наверх.
И действительно, там ярко горит вечерняя звезда. Алмазный глаз в небе, один из домов богов Соборности: искусственная сфера размером со старую Землю, изготовленная из добытых на Солнце углеродов. Зреющие там мысли превосходят суммарные умственные способности всего человечества.
— Разве тебя это не забавляет? Мы так далеко забрались.
Миели становится холодно. Она гладит Сюдян по щеке.
— Что-то не так?
— Мне здесь страшно, — признается Миели. — Не надо было сюда прилетать. Солнечные кузнецы рассказывали нам о юпитерианских городах-государствах и о красной планете, где они пили вино и слушали старинную земную музыку. Почему мы выбрали это место?
Сюдян отворачивается и садится, обхватив колени руками. Она берет драгоценную цепочку, созданную после их первой Большой Работы, и начинает наматывать на левую руку.
— Ты знаешь, почему, — отвечает она.
— Почему ты хочешь стать богиней?
Сюдян смотрит на нее, но ее губы сжимаются в тонкую линию, и она молчит.
— Ты хочешь упасть вместе с городом, — продолжает Миели. — Мне рассказал об этом пилигрим. Ты хочешь быть мыслью в разуме города, когда он обвалится.
