«Эта история не про нас. Мы Зайбак и Таваддуд».
Пауза.
Я Таваддуд. Я теперь из другой истории. Разве не об этом ты мне говорил? Что ты слишком стар и силен. Ты был прав. Я хочу быть Таваддуд.
«Прости. Так легко стать тем, чем были мы».
Я знаю. Все в порядке. Но скажи мне, что именно потребовал мухтасиб?
Имя. Тайное Имя, известное Алайль.
И ты открыл его ему?
«Нет».
Стыд. Обман.
«Это была уловка. Алайль сказала мне. Мухтасиб работал на Соборность. Она знала его. Я убежал вместе с ней в пустыню, чтобы сохранить тайну».
Почему представители Соборности желали причинить вред Алайль? Она собиралась дать им то, что они хотят.
«Ей был известен секрет аль-Джанна Пушки. А он им нужен больше, чем души».
Кто это был? Кто был тот мухтасиб, который предал тебя?
Огненная змея.
Абу Нувас.
Имя оглушает ее, словно удар грома. Оно почти разрывает сплетение, но облако тепла, которым предстает Аксолотль, притягивает ее обратно.
Нам следует все рассказать.
«Теперь ты стала сильнее. Ты должна уйти со мной. Какое тебе дело до тайн, Соборности и Сирра? Что они дали тебе?»
Отпусти меня.
«Иди со мной!»
Я не могу. Не заставляй меня.
«Идем!»
Нет.
Таваддуд открывает глаза и захлопывает мыслекапсулу Соборности вокруг Аксолотля.
Крышка гроба поднимается. Таваддуд выходит из воды, кашляя, словно новорожденное дитя. Глаза щиплет. Кожа зудит, кажется сухой и очень горячей. Таваддуд ощупывает лицо: под кожей остались жесткие рубцы. Девушка негромко всхлипывает.
Ей на плечи ложатся теплые руки. Чей-то голос произносит Тайное Имя. Воздействие дикого кода еще сохраняется, и ее кожа внезапно покрывается крошечными джиннами, голодными треугольниками, пожирающими заразу. Ощущение похоже на прохладный душ. Затем они перебираются на голову, и Таваддуд невольно вскрикивает от холода. Но через мгновение все заканчивается. Она оборачивается, чтобы взглянуть на врачевателя…
…и видит огненную змею.
Абу Нувас печально улыбается. Он стоит посреди комнаты с гробами, в руке ружье-барака, рядом огромные мыслеформы джиннов в виде остроконечных клубов черного дыма. Между ними отчаянно бьется Сумангуру. Неподалеку Кающийся Рамзан скрестил тонкие руки перед безликой головой.
— Спасибо, — произносит Абу, вылавливая плавающее в гробу устройство Соборности. — Мыслекапсула? Я не думал, что ты зайдешь так далеко, Таваддуд. Но ценю твои усилия. Я уже давно ищу этого типа.
— Ты мелкий ублюдок! — шипит Таваддуд. — Где Кафур? — Она выпрямляется, все еще стуча зубами от холода. — Это его Дворец. Он тебя не выпустит с этим.
Кто-то хрипло кашляет. Кафур набрасывает одежду на плечи Таваддуд. Его прикосновение вызывает у нее дрожь.
— Мне очень жаль, малышка Таваддуд. Старому Кафуру предложили более высокую цену. И господин Нувас всегда был хорошим покупателем.
— А теперь идем, — говорит Нувас. — Ночь только начинается. И я обещал тебе ужин в моем дворце, разве не так?
Глава двадцать вторая
ИСТОРИЯ ПЕЛЛЕГРИНИ И ЧЕНА
Повелителя Вселенной она находит на берегу бросающим камешки в море. Он в облике ребенка. Старое воспоминание. Он специально выбрал его для нее? Это не то место, где они встретились впервые. И очень отличается от его обычных виров — абстрактных пространств, заполненных символами.
— Здесь очень неплохо, — произносит она.
Мальчик поднимает голову. Глаза широко раскрыты, в них нет страха, но нет и ни малейшей тени узнавания.
Какую игру затеял Матчек? Она потратила немало времени на подготовку. Пришлось просмотреть весь Каталог, чтобы отыскать воспоминание о том, какой она была в тот раз: столетней женщиной в белом, которой на вид можно было бы дать не больше сорока, если бы не едва уловимая хрупкость. На ней шляпа и солнцезащитные очки, скрывающие шрамы под кожей, на загорелых пальцах золотые кольца.
— Я не имею привычки разговаривать с незнакомцами, — отвечает мальчик.
Она опускается на колени в песок рядом с ним.
— Хотелось бы надеяться, что ты уже не считаешь меня незнакомкой, Матчек, — говорит она.
Мальчик разглядывает ее, сосредоточенно нахмурив брови.
— Откуда тебе известно мое имя? — спрашивает он.
— Я очень стара, — отзывается она. — И знаю множество имен.
В какую же игру он здесь играет? Ветер треплет ее шляпу, ноги ощущают тепло песка. В ее следах, словно крохотные звездочки, зажигаются искорки планктона.
— Матчек, чем ты занимаешься? — шепчет она.
Глаза Матчека внезапно выдают его возраст.
— Я пытаюсь кое-что найти, — отвечает он. — То, что потерял много лет назад.
— Это ведь как болезнь, верно? — произносит она. — Пытаться зацепиться за потерянные вещи.
В его взгляде вспыхивает злорадство.
— Да. Да, так и есть. — Он тычет палкой в песок. — Я знаю, зачем ты пришла. Они тебя убивают, не так ли?
— Да, — признается она. — Антон и Сянь никогда мне не доверяли. Но об этом мы можем поговорить и позже. Какой красивый вир.
Учитывая его мрачное настроение, она считает, что комплимент не помешает.
Юный Матчек поднимается и швыряет в воду камешек. Тот подпрыгивает несколько раз, а затем исчезает в воде.
— Этого недостаточно, — говорит он, и в его голосе звучит ярость старого Матчека, не терпящего ничего неправильного в мире. — Я не могу тебе помочь. Не могу вмешиваться в данный момент. Мы слишком слабы, чтобы затеять полномасштабную гражданскую войну. Зоку притаились и выжидают. Я знаю, они кажутся слабыми, но вспомни, что натворил Каминари. Мы должны поддерживать иллюзию своего могущества. Я не могу рисковать ради спасения кого-то из вас.
— Что же ты все-таки здесь делаешь, Матчек? Прячешься в воспоминаниях? Это на тебя не похоже.
Он смеется.
— Царство Небесное унаследует невинный. Ты можешь себе представить невинность в качестве ключа к камню Каминари? Подумать только, а я так смеялся над христианством. Поверь, если я найду здесь то, что ищу, все изменится. А пока я могу лишь попросить тебя держаться. Но ведь это всегда тебе удавалось лучше всего, не так ли?
— Ты позволишь мне погибнуть? Так вот чем ты собираешься отплатить мне за все прошедшие годы? Ты позволишь мне превратиться в призрак только потому, что это удобно?
