— Что является с его стороны большой жертвой — особенно если учесть, что означал для Тодда переезд в Ки-Уэст. Паркер сардонически улыбнулся.
— «Оставь пустые похвалы!..» — продекламировал он. — Лучше послушай, что он у меня говорит…
Паркер порылся сначала в блокноте, потом в ворохе рукописных листов, разбросанных по его рабочему столу, и наконец выхватил оттуда замызганный лист бумаги.
— Тодд благодарит Рурка за сочувствие, и так далее и тому подобное, и наконец заявляет: «…Хотя если быть откровенным, мама умерла очень своевременно». Рурк, как и полагается, шокирован. Тогда Тодд добавляет: «Но ведь это правда!..»
«Жестокая правда», — говорит Рурк, но его друг только пожимает плечами.
«Может быть, — отвечает он, — но я, по крайней мере, не лицемерю, а говорю, как есть. Жалею ли я о том, что она умерла? Нет. Ее смерть даровала мне высшее благо — свободу. Теперь меня ничто не связывает, ничто не мешает. Я могу думать только о себе и не испытывать при этом ни малейших угрызений совести. Мне не перед кем отчитываться и не о чем волноваться, кроме книги, которую я напишу!»
Майкл некоторое время размышлял, потом сказал:
— Значит, в следующей главе сбрасываются маски?
— Нет, если ты имеешь в виду истинный характер Тодда. Однако читатель должен понять, что и на солнце есть пятна.
— Как ты начал понимать, что пятна есть и на лике Ноя Рида?
Лицо Паркера застыло, как бывало всегда, когда Майкл произносил имя Ноя вслух. Наконец он проговорил сквозь стиснутые зубы:
— Рурку понадобится всего несколько глав, чтобы понять, что собой представляет его так называемый друг. Мне понадобилось полных два года… И все равно я раскусил его слишком поздно.
Несколько мгновений он пристально смотрел на свои неподвижные ноги, потом, усилием воли совладав с неприятными воспоминаниями, снова вернулся к своим заметкам.
— Кстати, в следующей главе я намерен снова вызвать призрак профессора Хедли, — сказал он.
Майкл налил себе еще лимонада и, откинувшись в кресле, обратился в слух.
— Я решил — пусть Тодд заговорит о нем первым, — продолжал объяснять Паркер. — В один из дней он признался Рурку, как он рад, что в свое время они сумели преодолеть последствия той неудачной шутки. Впрочем, Тодд тут же добавляет, что, если бы ему не пришло в голову разыграть Рурка, сейчас их отношения с профессором не были бы такими дружескими. «По-хорошему, ты должен поблагодарить меня за то, что я тогда сделал», — говорит он в заключение. И хотя Рурк вовсе не склонен благодарить Тодда, он признает, что в итоге дело обернулось совсем не так плохо. — Паркер перевел дух и добавил:
— Этот разговор я ввел для того, чтобы читатель знал — профессор Хедли считал обоих героев настолько талантливыми, что предложил бесплатно консультировать их даже после окончания учебы.
— Ужасно любезно с его стороны, — вставил Майкл. Паркер нахмурился.
— Я уверен, что им руководили не только альтруистические побуждения. Я собираюсь написать главу — возможно, даже от лица профессора, — в которой мистер Хедли рассуждает о том, почему он решил и дальше заниматься с этими двумя начинающими писателями. С одной стороны, перед ним, безусловно, очень талантливые люди, и профессор хочет помочь им раскрыться наиболее полно. С другой стороны, честь открытия новых имен в литературе тоже чего-нибудь да стоит! Ведь настоящий талант — это редкость еще большая, чем алмазы; и, как алмаз, любой талант недостаточно отыскать — его нужно еще огранить, отшлифовать, вставить в подходящую оправу… Именно этим и занимается профессор Хедли. Разумеется, мировая известность — удел писателей, а не их учителей, однако в случае успеха почет и уважение коллег ему гарантированы.
— Иными словами, этот твой профессор Хедли просто эгоистичный и тщеславный старый ублюдок. Паркер рассмеялся.
— Тщеславие — не порок, Майкл, иначе придется допустить, что порочны буквально все. Просто любовь к славе не должна заслонять других, более важных вещей, а быть, так сказать, сопутствующим товаром. Что касается эгоизма, то и тут все дело только в том, как далеко человек готов зайти ради того, чтобы добиться своего. Многие либо сдаются сразу, либо со временем переключаются на что-то, что кажется им более достойным — или доступным. Но некоторые… — Он замолчал, глядя в пространство перед собой, потом добавил:
— Чтобы получить желаемое, некоторые готовы буквально на все и не считаются ни с чем и ни с кем. Именно такие люди в конце концов переступают и закон, и мораль, не говоря уже об общепринятых правилах приличия. Главное для них — собственное "я", а на окружающих им наплевать…
Майкл, похоже, хотел сказать что-то по поводу этих философских излияний, но передумал и задал вопрос, который, очевидно, казался ему более нейтральным:
— Стоит ли отдавать целую главу второстепенному персонажу?
— Ты имеешь в виду Хедли? — переспросил Паркер. — Да. Быть может, он и не главный герой, но его роль чрезвычайно важна. Это, если можно так выразиться, одна из несущих конструкций сюжета.
— Ну раз ты так считаешь…
— Да, я уверен. Правда, это еще предстоит обосновать.
Майкл рассеянно кивнул, словно его вдруг отвлекла какая-то новая мысль. Примерно минуту оба молчали, потом Паркер спросил, что его смущает.
— Тебе не нравится темп развития сюжета? Или диалоги? Может быть, следовало дать более подробное описание квартиры в Ки-Уэсте?
Майкл подумал еще немного.
— Та девушка на крыше… как ее там?
— Мария Катарина.
— Да. Это та самая девушка, которая в прологе отправляется на прогулку с Рурком и Тоддом?
— Да. Помнишь, еще до того, как яхта вышла из гавани, один из героев сорвал с нее лифчик от купального костюма и принялся размахивать им, точно флагом? Этот эпизод кажется мне весьма двусмысленным, но я не хочу совсем от него отказываться. Теперь я должен показать читателям, что Мария Катарина была вовсе не шлюхой, а просто жизнерадостной, дружелюбной, раскованной девушкой, которая больше всего на свете любит веселиться. В следующих главах я обязательно к ней вернусь.
— Она очень хорошая девушка, Паркер.
— Кто? Стриптизерша с попой в форме сердечка?
Майкл недовольно поморщился, и Паркер выругался вполголоса. Похоже, его друг твердо решил поговорить с ним о Марис, а Паркер знал — если уж Майклу что-то втемяшилось в голову, он от своего не отступит.
Протяжно вздохнув, Паркер положил свои заметки на рабочий стол, решив, что чем скорее он покончит с неприятной темой, тем лучше.
— Во-первых, она не девушка, а женщина — взрослая замужняя женщина. Во-вторых, я что-то не помню, чтобы я говорил, будто она — плохая. Наоборот, она очень мила: всегда говорит «спасибо», «пожалуйста», пользуется салфеткой и прикрывает рот, когда собирается зевнуть.
