– И что же, так сразу и взяли тебя? – спрашивает волхв, протягивает Йошту глиняную миску со щами.
Йошт сбросил сладостное оцепенение, неуверенно отвечает:
– Напросился… – Принимает из рук миску и тут же принимается хлебать щи.
– Или схитрил?
– Напросился, – настойчиво буркнул в ответ Йошт, перестал жевать, отвернулся к стене.
– Ну и молодец! – растянул рот в улыбке волхв. – Недаром говорят, смелым да упорным и вода морская по колено, и горы всего-то по грудь станутся. Ладно, ты ешь, не спеши, набирайся сил. Если чего, кликни меня аль Горяну. Я тут неподалеку буду. А завтра и встать уже сможешь.
Волхв у самого порога развернулся и посмотрел на Йошта, тот торопливо хлебает щи, набивает рот вкусным хлебом. Однако кожа на лице все еще бледная, болезненная, будто из воска, кости черепа выпирают, под глазами чернеют круги. Веслав добавляет тихим голосом:
– Да, сильно змеюка тебя. Видно, отощал за дорогу дальнюю, ослаб. Эх… тоже мне – воин! Ну, эт ничего, главное, что оттуда вытащили. А остальное приложится. Ты только не вставай! Рано тебе еще на ноги.
Йошт от обидных слов волхва чуть не подавился, больно прикусил язык. Но, видно, и вправду слаб он для воина, что даже дорога кажется тяжкой, не до махания мечом. Йошт горестно вздохнул, даже аппетит пропал. Он поставил миску с недоеденными щами на пол, устроился поудобнее, глаза бездумно уставились в потолок.
11
Рыжеволосый венед, невзирая на наставления волхва, покинул мягкую перину уже к вечеру и теперь стоит голый по пояс возле волхвовского сруба. Легкие жадно хватают прохладный вечерний воздух, лицо обдувает ласковый ветерок. Йошт довольно улыбается, чувствует, как с каждым вздохом будто силой наливается, смотрит вдаль. В заходящем солнечном свете соломенные крыши глинобитных изб кажутся полыхающими огнем, яблони будто в снегу – белизна цветов ласкает взгляд. Ветерок гуляет сквозь листву, иногда срывает несколько цветов-снежинок, подхватывает, бросает вверх, потом отпускает, те, переливаясь самоцветами, медленно опускаются на землю.
Йошт улыбнулся, зажмурился от удовольствия. Чуть поодаль колыхается золотое море – колосья пшеницы пляшут, хороводят с ветерком. Над ними рассекают воздух птицы, подпевают разноголосой трелью.
Взгляд рыжеволосого карпенца скользнул вдоль сельской дороги. Три человеческие фигуры барахтаются в пыли, рядом беснуются собаки, захлебываются лаем. Брови венеда поползли к переносице: что там такое? Какие-то оборванцы и собаки за ними сворой бегут, одна уцепилась в ногу, мотает мордой в разные стороны – не будь штанины, разорвала бы человеческую плоть в клочья.
Йошт внимательно всматривается в чужаков. Может, он и не разбирается в людях, но это явно разбойники. Совсем обнаглели, раздраженно подумал венед, средь бела дня! Правду говорит дядя Веслав: коль страх потерял – считай, ума лишился. Но они безоружны, может с соседнего гонтища, ищут кого?..
Йошт вздрогнул, побледнел. Вспомнил про рощу и гуннов. Это за ним приходили. Он согнулся – отсюда не приметят – и со скоростью ветра влетел в сруб волхва. Дверь плотно прижалась к краю, проскрипел давно несмазанный засов. Сквозь доски слышно, как часто бухает сердце.
12
Дверь в жилище волхва с силой распахнулась, бухнулась о стену, едва не слетела с петель, с потолка посыпалась труха.
Йошт испуганно подскочил с кровати, будто ужаленный, брякнулся на пол, очумело смотрит по сторонам. Волхв ойкнул, схватился за сердце. На пороге стоит, широко расставив ноги, Борята, довольно улыбается.
– Здрав будь еще раз, дядя Веслав, – весело пророкотал Борята, в руке упитанный заяц. – Вот, поймал косого в лесочке.
– Тихо ты! – шикнул на Боряту волхв. – Чего вламываешься, аки медведь в малинник, людей понапрасну будишь?
– Ну, так я, это… – неуверенно говорит Борята, переминается с ноги на ногу, протягивает за уши добычу. – Вот. Попался в силки. Это я тебе его принес, дядя Веслав.
– Не мне, Борята, а богам.
– Ну богам так богам. А ты что же, даже кусочка себе не оставишь? Заяц-то добрый, жирный.
– И богам требу справим, и себе возьму, и тебе останется, и Йошта, гостя нашего, угостим. Всем хватит.
– Он, конечно, упитан, но если на всех разделить, его даже на один зуб не хватит.
– Дело не в том, хватит или нет, главное – внимание и забота. Я тебе сколько раз говаривал? На этом любовь держится, а любовь и есть искра, заложенная Родом в каждом из нас. Или забыл уже?
– Да помню я, дядя Веслав, помню, – вздохнул Борята, виновато опустил голову.
Глаза волхва скользнули по фигуре анта, остановились на перемотанной чумазой тряпицей руке. Из-под рваного лоскута виднеется уже пожелтевший листочек подорожника.
– Что с рукой, Борятушко? – спросил Веслав. – Никак опять в кузнице трудился без усердия и внимания?
Борята спешно убрал пораненную кисть, мнется, с трудом подбирая слова, сбивчиво говорит:
– Я… это… ну в кузне ожегся… неловко как-то вышло…
– Ловко, неловко… Ты, Борятушко, с усердием трудись, за дело семейное радей, ведь твой тятька, Вакора, – лучший в округе кузнец! Да и брат твой тоже умелец. А вот ты…
– Дядя Веслав, ну вы ж знаете – не мое энто… Мне бы зверя бить в лесах, птицу какую… – ант кивнул на пойманного зайца. – Вон добыча-то добрая ко мне идет, значит, любят меня звери-то. А что железки-то тягать?
– Любо, что зверье тебя любит, но все же… – волхв вдруг посерьезнел. – В общем, хватит дурковать, Борятушко, берись за дело семейное, да всю любовь и старание туда, в работу…
Борята насупился еще сильнее, головы не поднимает, лишь смотрит на мудрого волхва исподлобья. Волхв наконец улыбнулся, проговорил мягким голосом:
– Ну будет-будет, не серчай на старика, я дело говорю. А руке твоей поможем! Была где-то мазь у меня – назавтра же боль отступит, да и ожог рассосется!
Веслав с тушкой зайца в руке исчез в соседней комнатушке, там заскрипели половицы, зазвенели какие-то горшочки, в нос ударил пряный запах трав.
Борята покосился на скрывшегося в полутьме комнатушки волхва и шагнул к Йошту, глядит на венеда грозно, исподлобья.
– Так, значит, ты у нас тать? – сквозь зубы спросил ант, глаза зло сверкнули, руки сжаты в кулаки. – Ну говори, что у людей утянул? А то я тебя щас так отделаю – и не посмотрю, что ты хворый!
Огорошенный Йошт отступил на шаг, смотрит на внезапно переменившегося в лице Боряту с широко раскрытыми глазами.
– Я… я… ты чего? Я никакой не тать! – в ответ промямлил венед. – Ты, это… напраслина это все…
– Никакая не напраслина! Я видел тех, кто за тобой приходил! Даже вот. – Борята вытянул вперед обожженную углями руку. – Удалось познакомиться с ними. Ну, говори, рыжий чертяка, что у кого утащил? Иначе отдубасю тебя и выброшу за околицу!
