В то же мгновение венед вскрикнул и рванул с места как ужаленный – за его спиной раздалось шипение, будто сотни огромных змей ринулись за ним. Бор лишь поморщился, взгляд упал на пугающую бледность Горяны. Он крепче сцепил зубы, и ноги, больше не чувствуя усталости, понесли его вперед.
19
Стеной стоит древний лес, словно сжимает небольшую опушку до крохотной полянки. В иных местах поляна походит на узкий проход между нависающими могучими стволами, двое всадников, едущих стремя в стремя, едва ли разъедутся.
В воздухе витает наравне с лесным, полным тяжелой влаги, запахом и аромат сочной степной травы. Пьянит цветочный дух, гонимый легким ветерком с далеких полей.
Неспешным шагом движется узкой лентой сотня гуннов. Опушка то сужается, то расходится вширь, деревья и кустарник не желают уступать ни пяди земли какой-то там хилой траве.
Жаркое предвечернее солнце сильно греет войлочные шлемы всадников, кожаный доспех с редкими бронзовыми пластинками, кажется, насмерть прикипел к влажной от пота коже, лишь прохладный ветерок на мгновенье дарит облегчение.
Желтые лица гуннов серьезные, напряженные, будто вытесанные из камня, ни тени бахвальства и веселья победителей. Вместо походных куплетов и похабных шуток – редкий шепот на трескучем гуннском наречии вперемешку с сопением коней. Даже острия копий и кривых сабель измазаны грязью – ничто не должно сорвать внезапный удар.
Отряд миновал порожистую речушку, едва доходившую до стремени, но такую холодную, что привыкшие к теплу и твердой земле гуннские низкорослые скакуны предпочли одним рывком преодолеть водный рубеж. Дальше, прямо за ручьем змеей убегает вдаль извилистый тракт, протоптанный гружеными турьими повозками купцов, круто поворачивает за дубовую рощу. Сразу за ним на небольшом холме гордо возвышается кумир, привечает гостей, безмолвно гласит проезжающим – здесь начинается земля славянская. От него тянутся поля, начинаются славянские веси.
Молодой крепкий гунн с поднятой личиной и в дорогой кольчуге черного металла резко вскинул руку, останавливая колонну степняков. Движение прекратилось, едва слышные разговоры умолкли, все замерли, лишь фыркают кони, в нетерпении переставляя копытами и мотая гривастыми головами.
– Гонориха здесь ждать будем, – скомандовал гунн в дорогой кольчуге, медленно продвигаясь верхом на гнедом жеребце сквозь передовых во главу войска.
– А если он не явится, вождь Вогул? – произнес невысокий всадник с седой бородой, следуя за вождем. Голову защищал обмазанный серой глиной остроконечный шлем. Все же сквозь глину проглядывалась роскошная инкрустация восточных мастеров – заморский шах позавидует! – утонченной отделки височные пластины с витиеватыми письменами арабов, богато украшенная драгоценными каменьями носовая стрелка, плавно перетекающая в навершие в виде змеи с изумрудными глазками. – Если урусы схватили его или того хуже – он сам переметнулся к ним?
Вогул остановился как вкопанный. Конь гуннского вождя недовольно фырчит, покусывает удила.
– Ты и вправду в это веришь, мудрый советник мой Емшан? – процедил молодой гунн, даже не обернувшись на седобородого степняка. – Я хорошо знаю друзей роксолани, так же хорошо знаю и врагов их. Гонорих – гордый герул, он много воевал на земле урусов, много жизней и трофеев этих пахарей унес с собой.
Вогул наконец обернулся, смерил пытливым взором советника. Взор раскосых глаз будущего вождя остер, будто пика, и в то же время в них можно утонуть, точно в бездонном колодце. Тонкие брови на кончиках разлетались в разные стороны, сходились у переносицы, что придавало вкупе с орлиным носом лицу властное, воинственное, даже немного свирепое выражение. Довершали образ вождя мощные, покрытые жесткой щетиной, скулы. В нем больше от матери-арабки, когда-то угнанной в полон, но сумевшей добиться особого расположения – родить вождю степняков первенца. Отцу Вогула поначалу не нравилось столь явное сходство с матерью, но все же нрав и жестокость сына пришлись по сердцу стареющему предводителю вольного народа Степи.
Он и во времена отца был таким, подумал Вогул, осматривая колючим взглядом от головы до пят советника Емшана. Все та же седая борода серебристым водопадом ниспадает на по-прежнему мощную грудь старца. На переносице белеет шрам в палец толщиной, отчего нос кажется уродливо кривым. Все еще воин, что не раз ходил в походы с отцом, все тот же мудрый, иногда лукавый, но всегда покорный взгляд похожих на спелый миндаль черных глаз.
– Ты не согласен со мной, мудрый из мудрейших, Емшан? – лукаво улыбнулся гуннский вождь. – Враг моего врага – друг. Разве нет правды в этих словах?
– Эти слова подтверждены веками, твоя правда, вождь Вогул, – грустно согласился советник. – Но герулы – пусть и не ближнее, но все же родственное племя урусам. Одного корня. Когда-то они дружили, и очень крепко. Я изучал священные письмена славян, и там много сказано…
– Мой Емшан, ты слишком осторожен для гунна, – раздраженно бросил Вогул. – Странно от тебя это слышать, зная, скольких ты отправил к праотцам этим клинком. – Вогул указал на довольно простенькую с виду саблю, но почерк дамасских мастеров бросался в глаза. При столь хвалебных словах вождя советник поклонился, почтенно по-восточному положил руку на грудь.
– Мы уже били урусов, ведь так?! – воскликнул Вогул, обращаясь уже к своим воинам. В ответ раздались неровным строем одобрительные возгласы, выкрики, ругань в сторону врага. – Разве не грабили мы их деревни, не насиловали их женщин, не убивали их стариков и детей во имя нашего народа?!
Степняки еще громче загалдели, размахивали копьями, мечами, луками, многие стучали оружием о небольшие круглые щиты:
– Да!
– Ты верно говоришь, вождь наш!
– Убивали и будем убивать!
– Так велели отцы наши!
– Ты слышишь, мой Емшан? – с надменной улыбкой спросил Вогул седобородого советника. – Воины говорят, что урусов не нужно бояться – их нужно уничтожать. Мой отец и мой дед думают так же. И я так думаю.
Емшан ничего не ответил, лишь потупил взор и покорно поклонился. Гуннский вождь довольно хмыкнул и направил коня к передовым всадникам.
– Мой мудрый Емшан, ты иногда слишком много изучаешь нравы и обычаи наших злейших врагов. Мои воины не понимают этого, впрочем, как и я, – язвительно бросил Вогул, удаляясь.
– И не поймешь, мой вождь, – грустно подытожил, понизив голос, советник, когда Вогул отъехал чуть дальше и еще раз склонился в почтении.
Ожидание гонца затягивается. Вечереет. Первые звезды загорелись на небосводе, солнце наполовину утонуло за виднокраем, отчетливей проступила луна.
Степняки разбрелись по всей округе: одни спешились и без дела бродят, далеко, впрочем, не забредая, помнят приказ Вогула держаться скрытно. Другие устраивают короткие показательные бои, состязались на мечах и копьях, старались не шуметь, третьи практикуются в стрельбе из лука, метают стрелы с коня в одиноко стоящий дуб в три обхвата, четвертые пасут коней на сочной траве, возле скользящего неподалеку ручья, вычесывают гривы костяными гребешками, отгоняют надоедливых слепней.
